– Вас разбудил ветер?
Он не смотрел мне в глаза.
– Нет. Я поднялся не случайно. Через час я уезжаю. Думал отбыть немного позже, но из-за непогоды дорога отнимет больше времени.
– Уезжаете? – после бессонной ночи мне не хватало ясности мысли. В висках стучала кровь от страшной усталости. – И куда же вы направитесь?
– Ты знаешь куда.
Меррипен, вспомнила я. Джосайя собирался смотреть, как этот ребенок дергается в петле, как потом ему вспорют живот и от него повалит пар на морозном воздухе. У меня перед глазами всплыла картина его почерневших, как уголь, внутренностей.
– Джосайя, вы не можете ехать! Разве можно пускаться в путь в такую погоду! Это безумие.
– Я обязан попытаться. Я уже послал своих людей прокопать дорогу до моста. – Тех людей, что сопровождают его в поездках – не домашних слуг, приглашенных вчера на праздник. Это хорошо, так как я была уверена: пошли он нынче Марка с лопатой на улицу, завтра в сугробе нашли бы его замерзший труп. – Я желаю оказаться первым, кто доложит королю о свершившемся правосудии.
Моя рука опустилась на плечо Джосайи за миг до того, как он отпрянул.
– Право же, супруг мой, вам не стоит ради этого рисковать своим здоровьем. Я сомневаюсь, что казнь состоится в такой день, как сегодня.
– И тебя это порадовало бы, верно? – ледяной тон показался мне неизмеримо более холодным, чем стужа за окном. – Довольно, Анна. Я еду, чтобы убедиться, что она состоялась.
Страх сжал мне сердце. Должно случиться что-то ужасное. Я это чувствовала, знала так же точно, как знала, что муж стоит сейчас рядом с мной.
– Джосайя! – я умоляла его. – Не рубите с плеча! Вы можете погибнуть!
Вот тогда-то я и увидела это: жест, виденный мною тысячи раз. Но никогда от него. И в страшном сне мне не могло привидеться, что мой муж станет скрещивать пальцы, пятясь, как от ведьмы.
– Не сметь мне угрожать. Вы и так уже достаточно натворили, миледи.
Резко развернувшись, он зашагал к своей опочивальне.
В моей собственной спальне оказалось холодно, как на улице. В камине не было огня, ведь слуги вповалку спали внизу. Даже чернила, которыми я делаю записи в дневнике, замерзли в чернильнице, и я согревала ее в ладонях. Полностью одетая, я улеглась в постель. От холода простыни казались сырыми.
Должно быть, меня сморил сон. Проснулась я от чувства, что падаю куда-то – и меня буквально подбросило на кровати. В окна проникал холодный белый свет – я забыла прикрыть ставни. Уже поднималось солнце, но никто из слуг не принес мне утреннего питья.
Совершенно разбитая, я встала с кровати, зная, что больше не усну. Что-то стряслось. Я это чувствовала, и это беспокоило, как ссадина. Может, лучше пойти на кухню, решила я. Если где-то в доме и есть огонь, так это там.
Почти на ощупь я стала спускаться по лестнице. Мне повезло. В кухонном очаге плясали рыжие языки пламени, над огнем висел котелок. Джейн уже не валялась на полу, а сидела за столом рядом с одним из людей Джосайи. Оба были бледны, как смерть.
– В чем дело? – спросила я. При звуке моего голоса оба вскочили на ноги. – Ты, – обратилась я к мужчине, – почему ты не в пути с твоим господином?
Он тяжко вздохнул.
– Я был в пути, – начал он. – Но господин отослал меня назад, сюда, с посланием. Есть кое-что… одно дело, не терпящее отлагательства.
Джейн не отрывала глаз от столешницы, изрезанной ножами.
– Что?
– Неприятные обстоятельства. Но не беспокойтесь, госпожа, мы сами обо всем позаботимся…
У меня упало сердце.
– Что такое?
Взгляд, которым они обменялись с Джейн. Нетрудно было догадаться по их нахмуренным лбам: мне не доверяли. Они не знали, насколько мне можно доверять.
– Там что-то у… что-то в реке, – сказал он.
Осознание легло мне на душу свинцовым грузом.
– Нет! – воскликнула я. – Нет, нет!
Я устремилась к двери. Надежды не было, я знала это, и все же я должна была увидеть все собственными глазами.
С трудом приоткрыв дверь, в которую бил ветер со снегом, я стала пробираться по двору. Там никого не было видно. Не было слышно никаких звуков. Над всем простиралось белое заклятие.
Обхватив себя руками, я с трудом, шаг за шагом, продвигалась навстречу безжалостному ветру, по дорожке, где прошли люди Джосайи и их кони – ее уже тоже покрывал свежий снег. В считаные минуты мои башмаки промокли насквозь. Я подобрала юбку намного выше лодыжек, но подол все равно промок и тянул меня вниз.
Я шла, выбивая зубами дробь. На лицо падали снежные хлопья – до того холодные, что жгли кожу, словно огонь. Волосы с завыванием разметал ветер. Я поняла, что скоро замерзну насмерть.
Наконец, впереди показались каменные львы на мосту. С рычащих пастей свисали сосульки. Охваченная ужасом, я бросилась туда.
Ничего. Один пустой заиндевевший мост, а под ним замерзшая река.
Обессилев окончательно, я привалилась к одному из львов – камень оказался до того холодным, что моя перчатка примерзла к нему.
Я постояла, набираясь сил и решимости для обратной дороги. Было больно дышать. Я так устала, что даже не чувствовала облегчения.
Внезапно краем глаза я заметила что-то необычное и стала всматриваться в реку, стараясь что-нибудь разглядеть под неровным, серебристо-серым льдом.
Из-под затвердевшей воды на меня смотрело лицо.
В небо были обращены два темных глаза. Черные волосы шевелились вокруг плеч, как щупальца. Должно быть, она зацепилась за колючие побеги ежевики, которыми порос берег, и упала в реку: ветви и сейчас были там, они держали ее. Губами и руками она прижималась ко льду, жутковато напоминая любопытного, выглядывающего в окно ребенка. Открытый рот хватал воздух, которого не было. Падая на обмякших ногах на снег, я услышала, как ее рот выговаривает одно слово.
«Пощады».
* * *Я струсила. Не в силах выносить долее взгляда несчастной цыганской девочки, я уползла обратно, к теплу, жизни, удобству. Я не вмешивалась и не давала никаких указаний по извлечению тела. Оцепенев, молча я позволяла событиям течь мимо. Люди Джосайи сделают все, что следовало.
– Я пойду и лягу, – сказала я Джейн. Спать я не смогла бы – стоило закрыть глаза, как перед глазами всплывало то изможденное лицо. Но в постели я, по крайней мере, могла спрятаться, укрыться за теплыми одеялами и за запертой дверью.
Джейн неловко поднялась на ноги. Я заметила, что она держится за стол.
– Вам угодно, чтобы я раздела вас, госпожа?
– Нет, я сама. Да ты, мне кажется, сегодня вряд ли справилась бы с корсажем, – я коснулась ее трясущейся руки. Она
