– Открывай! Ты, козел драный, фуфлыжник, открой! Эй, обиженка, открой, волчара позорный!
Ага! Расчет оправдался! Вот как все-таки люди ведутся на подначки! Ну что значат слова, если ты совершаешь преступление и точно не хочешь, чтобы об этом знал кто-то еще? Ушел от двери, да и присоединился к корешкам, рвущим сейчас кружевные трусы с гладкого, сочного тела! И пусть этот болван на улице прыгает вокруг дверей – они из небьющегося стекла, хрен разобьешь! Да если из бьющегося и разобьешь – и что? Не мое же, не жалко.
Но уголовник не может стерпеть огульных обвинений от какого-то там лоха! Наказать «попутавшего рамсы» – святое дело! Перо в брюхо – и это будет правильно!
Он открыл дверь, хотел что-то сказать, протянул левую руку, видимо, желая меня придержать для того, чтобы ударить зажатой в правой то ли заточкой, то ли отверткой, но я не дал ему этого сделать. Ударил так сильно, как только мог, проломив ему переносицу и вогнав осколки черепной кости прямо в мозг. Он умер мгновенно, рухнул как подкошенный. Но его ноги еще несколько секунд дергались, поскребывая по заплеванной, с прилипшими окурками земле. Но я уже не смотрел на труп, я знал, что это труп. Ноги еще продолжали дергаться, когда я втащил бандита в ларек и запер за собой дверь. Не надо лишних свидетелей!
Они распялили ее на лежанке, сделанной из досок и накрытой толстым лоскутным одеялом. Зачем тут эта лежанка – непонятно. Но никакого значения не имело – зачем она тут. Лежанка была, были штабеля ящиков с пивом, водой, водкой, коробки с чипсами и конфетами, три здоровенных промышленных холодильника и три ублюдка лет двадцати пяти от роду, находящихся в состоянии алкогольно-наркотического безумия. Эти люди уже не соображали, что делают. Им было все равно.
Впрочем, и людьми-то назвать их трудно. Три особи, руководимые лишь инстинктами и желанием. Они не думают о том, что будет потом. Они не соображают, что их все равно найдут, так как изнасилование входит в разряд особо тяжких и, по большому счету, найти злодеев нетрудно. Продавщицу-то они вряд ли убьют. Но даже если убьют, останется столько следов, что найдет их даже тупой, умственно отсталый опер. Если такой вдруг заведется в рядах доблестной российской милиции. Эти типы, скорее всего, ранее судимы, а значит, в ИЦ (информационном центре) имеются их отпечатки пальцев, их приметы, их возможные места обитания. И взять гадов – дело нескольких часов. Или дней, если они сообразят и пустятся в бега. Они не могут бегать вечно, преступники не могут оторваться от среды обитания. А значит, их найдут. Но я не собирался предоставлять тварям несколько лишних дней свободы. И вообще – дней.
Первым был тот, что лежал на женщине, отсвечивая голым, молочно-белым задом. Судя по всему, он никак не мог попасть куда надо, потому что девушка вертелась, дергалась, едва не подбрасывая его над собой. Двое подельников удерживали ее за руки и ноги, но удивительно сильная для своей субтильной комплекции девушка вертелась, как угорь, и, что меня удивило, не визжала, не плакала, только рычала, как собака, и сквозь зубы материла насильников отборной площадной бранью. Те не оставались в долгу, тоже матерились, а когда я появился из дверного проема, насильник как раз дважды хлестко ударил жертву по лицу то ли ладонью, то ли кулаком, после чего девушка сразу обмякла.
Тут бы все у насильника сладилось, если бы я не ударил его кулаком в основание черепа – так сильно, что услышал, как явственно хрустнули позвонки. Наверное, я их сломал.
Двое других тут же отскочили от «любовного ложа», достали ножи, но это им не помогло. Одного я убил его же ножом, перенаправив его в подреберье хозяина. При этом злодей держался за рукоять этого ножа. Сазонова школа!
Второй упал с разбитой гортанью, хрипя и выплевывая кровь вперемешку с осколками зубов. Когда я успел засветить ему еще и в зубы, сам того не заметил.
Девушка в это время безуспешно пыталась скинуть с себя бесчувственное тело, тихо повизгивая то ли от натуги, то ли от страха, но у нее ничего не получалось. Тот, что на ней лежал, был довольно-таки крупным парнем.
Кстати, я не раз замечал, что мертвецы весят гораздо больше живых людей. Доказать этого не могу, но уверен – это точно так. Мертвец невероятно тяжел! Его как песком набивают!
Уцепился за воротник куртки, отвалил покойника и в тусклом свете увидел ту, которую только недавно вспоминал и, по большому счету, к которой и ехал. Вот только обстоятельства встречи были совсем не такие, каких я ожидал.
Девушка находилась в полубессознательном состоянии – глаза закатились, виднелись почти одни белки. Она не понимала, что лежит передо мной практически голая – платье разорвано до самой груди, ноги раздвинуты, не скрывая ничего интимного, совсем ничего. И меня вдруг почему-то удивила аккуратная интимная стрижка на ее лобке. Мой взгляд, к моему некоторому стыду, тут же остановился на этом самом месте, и стоило немалого труда оторваться от такого великолепного зрелища. Вот что значит окунуться в пучину целибата аж на две долгие недели!
С кем я занимался сексом две недели назад? С профессионалкой, конечно, с танцовщицей из ночного клуба. Так-то я не любитель проституток, но, черт подери, не Дуньку Кулакову же бодрить! Я молодой мужчина! И мне нужен секс! Чистая девушка, ухоженная, со спортивным телом – танцовщица же. Дорого. Даже для меня.
Взгляд скользнул выше – и снова прилип! Теперь к груди. Аккуратной такой, симпатичной грудке нерожавшей женщины. Мерзко, черт возьми, – девица тут едва концы не отдает, глаза закатывает в глубоком обмороке, только что вырвалась из-под негодяя, а у меня безумная, дикая эрекция! Хоть ложись на красотку и довершай то, что начали насильники!
Нет, боже упаси! Я же не маньяк и не подлец! Поправил платье, прикрывая стройные ноги и главное – то, что между ними. Закрыл грудь, не удержавшись, чтобы коснуться кончиками пальцев гладкой, шелковистой кожи (нет, все-таки немножко от маньяка во мне есть!), и, завершив акт целомудрия, начал искать способ привести девушку в чувство. Пока искал, чем бы ее полить, тянулся за бутылкой минералки – девушка пришла в себя и, простонав, коснулась разбитого в кровь аккуратного носика, который скоро превратится в распухший, багровый шнобель:
– Ох, больно! Как больно!
Я наклонился, протянул руку – девушка отшатнулась, зажимаясь в комок, будто стараясь сделаться как можно меньше. Потом вгляделась, глаза ее расширились, и она явственно выдохнула, как если бы долго плыла под водой,
