висевший слева просмоленный шнур. Дернула и дождалась, пока за дверью подаст свой голос медный колокольчик. Успела подумать о том, кто ей сейчас откроет. С Мареком-нидерландцем говорить будет легче.

Шаги, негромкий лязг цепочки. Марек!

– Добрый день! – заспешила она. – Мсье Альдервейрельд, очень хорошо, что вы дома…

Тот, кто стоял в дверях, взглянул странно.

– Герр Альдервейрельд сейчас на выставке. Но – заходите, фройляйн. Я как раз заварил кофе.

По-немецки… Это она поняла, все прочее – нет, однако слово «кофе» тут же взбодрило. Переступив порог, окинула взглядом мансарду. Картины, стоявшие прежде у стены, исчезли. Наверняка уже на выставке, как и сам нидерландец. Но если Марек там…

Помотала головой, прогоняя наваждение, обернулась. На нидерландце совсем иной костюм, да и сам он словно ужался, сбросив плоть почти до кости. И глаза…

– Вы не первая, – улыбнулся не-Марек. – Нас путают с самого детства. Я – Харальд, а вы наверняка Матильда Шапталь, брат мне о вас рассказывал. Узнал сразу, вы очень приметная…

Мод, не думая, прикрыла ладонью пятно на щеке. Тот, кто стоял рядом, взглянул удивленно.

– Да вы что? Родинка вам очень к лицу, если кто-то считает иначе, он просто слепой идиот. В последнее время мне везет на интересных женщин… Проходите, сейчас налью кофе.

…Голос – один в один, только звучит совсем по-другому, словно этот Марек, Марек-Харальд, старше прежнего на много лет. Близнец, но совсем другой. «Если вам случайно встретится двойник господина Альдервейрельда, будьте с ним очень осторожны…»

– Вас, конечно, предупредили, – Харальд, отодвинув стул, подождал, пока она сядет и взялся за стоящую на подоконнике джезву. – Брат – человек сдержанный, а вот моя уважаемая невестка наверняка определила меня в личные порученцы Генриха Гиммлера. Подпольщики ревнивы, словно профессиональные красавицы… Прошу, настоящий семейный рецепт!

Мод решила, что умнее всего промолчать, тем более кофе оказался невероятно вкусен. Не хуже, чем у Марека, но тоже совсем другой. Харальд присев рядом, отхлебнул из своей чашки и потянулся за сигаретами. Такую пачку девушка уже видела: темно-синий фон и самолет, раскинувший серебряные крылья. Зигфрид-нибелунг, братьям земляк.

– Скажу только одно, – близнец, щелкнув зажигалкой, глубоко и со вкусом затянулся. – Вы пытались помочь Ночному Орлу. За это – огромное спасибо. Считайте, я ваш должник.

…Белые стены камеры, девушка в синем тренировочном костюме. «Господин Гитлер сможет спать спокойно. Ночного Орла больше нет…»

– Теперь у нее очень много друзей, – горько усмехнулась Мод. – И все сочувствуют. Где вы раньше были?

Двойник пожал плечами.

– Лично я – в «кацете». Бёргермор, болотные солдаты. Не знаете, кто это, фройляйн? Считайте, вам повезло… Друзей у Вероники Оршич много, однако Ночного Орла выдумал лично я. К сожалению, с этой симпатичной девушкой приходилось общаться через посредников, меня бы она просто застрелила. Вот и не сумели ей объяснить толком.

«Он – офицер СС и фактический глава Германского сопротивления…»

– Если сумею попасть в Монсальват, – медленно, пробуя каждое слово языком, проговорила Мод. – Если сумею попасть в «боковушку», в тот коридор…

Харальд взглянул с интересом.

– Такое еще не предлагали. На провокатора вы не похожи, а мысль здравая, хотя и безумством отдает.

Девушка внезапно рассмеялась.

– Скажите, еще: наркотический бред. Будете не первый.

Близнец прищурился.

– Это вы о чем, фройляйн? Погодите, брат перед тем, как убежать, что-то сказал по поводу выставки. Ах, да! Живопись сумасшедших, эксперт – прямиком из психиатрической клиники, куратор – нацистский агент. Я его, между прочим, предупреждал. Петер Вандаль – хороший знакомый нынешнего министра пропаганды Рудольфа Гесса, еще с начала 20-х. Не удивлюсь, если окажется, что вся ваша выставка – инициатива лично Адольфа Гитлера. Фюрер, как известно, художник в душе.

– Нацистский агент, – не думая повторила Мод. – Петер Вандаль.

Харальд пожал плечами:

– Никто еще не провел точную границу между разведкой и тайной полицией. У меня есть подозрения, на кого он действительно работает, но тут мы вступаем в дебри. Едва ли вы слыхали о банках Лихтенштейна и о бюро Кинтанильи.

Мод прикрыла глаза, вспоминая. О чем-то подобном говорил и красавчик Арман.

«Глава Дома Лихтенштейнов, вторая линия кредитов, „Структура“, дорога в Монсальват – и Планета Зеленого Солнца…»

– Спасибо, Харальд. Кажется, начинаю что-то понимать.

* * *

Третий этаж, звонок слева от двери, немолодая, скромно одетая женщина на пороге.

– Добрый день, мадам! Мне нужен Ростислав Колчак.

Последнее дело…

– …Невероятно! Мадемуазель Шапталь, я как раз собирался завтра к вам ехать. Друзья дали адрес…

– Мы уже встречались, мсье Колчак. У меня осталась пометка в записной книжке, там же адрес фотоателье. Но я ничего не помню об этом. И судя по всему, вы тоже.

Рисунки, исчезнувшие без следа, Мод вспомнить так и не смогла и очень огорчилась.

– Фотоателье… Сходится. Хороший знакомый моего покойного отца недавно напомнил мне о нескольких фотографиях и рукописи, которые я отдал ему на хранение. Но сам я об этом ничего не знаю, совершенно ничего!.. Может, и в самом деле забыл? Но почему? Как такое вообще может быть? А документы оказались очень любопытными, особенно снимки. Вы – эксперт по живописи и частный детектив…

– К сожалению, уже в прошлом. Но вашим делом все-таки займусь.

Всю жизнь Матильда Верлен пыталась жить по чужим правилам. Настало время придумать свои собственные – и следовать только им.

4

Зрителей пришло не слишком много, и зал оказался заполнен хорошо если наполовину. Летние концерты, даже в столице, редко проходят с аншлагом. Этот, правда, особенный, во втором отделении должна петь сама Марикка Рёкк, бесподобная и неповторимая. К ее выступлению, после перерыва, все и придут, пока же под сводами Драматического театра, что на Жандарменмаркт, просторно. Лонжа невольно посочувствовал тем, кому пришлось выходить на сцену. Невелика радость – служить довеском к славе залетной венгерской дивы. Сам он сидел в третьем ряду, кресла слева и справа пустовали, и он пристроил на одном из них купленный в маленьком цветочном магазинчике букет белых орхидей.

На сцене двое, похожие словно близнецы, танцевали степ, истово, в лучших традициях Голливуда, вбивая каблуки в деревянный пол. Костюмы в полоску, шляпы сдвинуты на левое ухо, в руках – легкие тросточки. Покойный рейхсминистр Геббельс старательно выкорчевывал с эстрады все чуждое, не имеющее национальных традиций, но после его смерти правила несколько смягчились. По слухам, Рудольф Гесс собирался разрешить даже джаз, естественно, чисто немецкий и под иным, не столь одиозным, названием. Приумолкли и юмористы, начисто забыв о тупости недалеких «амис». Танцоры на сцене выстукивали каблуками ритм новой эпохи.

Хлопали больше из вежливости. Отделение подходило к концу, курильщики уже посматривали в сторону выхода, все прочие же предвкушали близкое явление великой Марикки. Лощеный конферансье, прекрасно это понимая, объявил следующий номер так, словно извинялся за досадную оплошность. Тоже певица, но совершенно неизвестная, и песня с незнакомым названием, и композитор не из первой десятки.

Кто-то все же

Вы читаете Лонжа
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×