Второй зал решила изучить напоследок. Прошла быстрым шагом, скользнув взглядом по стенам, узнала Мейссонье, кивнула, как старому знакомому.
Третий зал. Часть картин не висит, стоит у стен, в дальнем углу, на деревянном табурете – мольберт и кисти крест-накрест, словно кости на пиратском флаге. Знакомый запах свежей краски…
Эксперт Шапталь на миг закрыла глаза, отсекая от мира все лишнее. Есть картины – и есть она.
Работаем!
Шагнула к первому полотну, что слева от входа, – и на нее мрачно взглянул мохнатый трехглазый таракан.
– Очень приятно! – вздохнула Мод, открывая папку.
– А чего ты хотела? – удивился трехглазый. – Табличку на воротах видела?
И показал красный раздвоенный язык.
4Песня вернулась к нему с первыми каплями теплого летнего ливня. Сначала загремело в самом поднебесье, потом ударил ветер, взметая сухую колючую пыль, а затем полило, густо, между каплями спички не просунуть.
– Рихтер, Рихтер! Давай сюда!..
Все, кто мог, уже спрятались. «Черные» отступили первые – к деревянному вагончику, в котором вершило свои дела строительное начальство, заключенные же – кто куда. Восьмая рота собралась под наскоро накинутым брезентом, подсобникам в полосатых робах не досталось и того. Мокли все, но под брезентом все-таки уютнее.
– Рихте-е-ер!
Он не спешил. Запрокинул голову да так и стоял, мокрый и почти счастливый. Ад исчез без следа, остались земля и люди на земле. И небо – Лонжа уже успел забыть о нем.
Нет мыслям преград, Они словно птицы Над миром летят, Минуя границы.Низкие тучи, тугие капли, бьющие по векам, громкий стук проснувшегося сердца. Дождь смывал отчаяние и безнадежность, бодрил, вливая новые силы. Несколько шагов уже сделано, если не полпути, то верная треть. Вокруг проволока, и заперты ворота, но мир не так трудно вывернуть наизнанку, представив, что именно здесь – территория свободы, а за проволокой – гигантский Рейх-концлагерь.
Ловец не поймает, Мудрец не узнает, Будь он хоть Сократ: Нет мыслям преград!– Рихтер! Пауль! Тебе что, персональный конвой нужен?
Лонжа улыбнулся. Нет, не нужен.
Справится сам!
* * *– Его Величество Людвиг, Второй сего имени, мой двоюродный дедушка, был хорошим правителем, но все-таки однажды ошибся, – не без сожаления изрек Король, откладывая в сторону прочитанное письмо.
Вести из Европы не слишком радовали.
– Однажды? – восхитился Шут, вскрывая очередной конверт. – Куманёк, он ошибался по двести раз в день и вообще, не при тебе будь сказано…
– Уже сказано, – Король сжал губы. – Он был сумасшедшим на всю его королевскую голову. Ну и что? Мы, Виттельсбахи, считай, все такие. Но кому это мешало? Вспомни, дурачина, его младшего брата. Почти полвека правил, не вылезая из «адской» рубахи, – и был всеми любим. Людвига свергли за то, что к концу жизни он слегка поумнел.
– Тебе тоже советуют, – Шут бросил конверт прямо на пол. – Сиди тихо, поругивай Гитлера, тоже не в полный голос – и дожидайся, пока его не свергнут. Потом явишься, весь в горностае, и предъявишь права. Иначе это сделает твой младший брат, он уже сейчас через плечо посматривает.
Король покачал головой.
– «Потом» ничего не будет, дурачина, ни Германии, ни нашей с тобой Баварии. А Людвиг ошибся всего один раз. Что бы он ни делал, как бы ни чудил, но конституцию чтил свято. Короля свергли незаконно, классический государственный переворот. Предотвратить его Людвиг не мог, за принцами-родичами стояли канцлер Бисмарк и Второй Рейх. Наши баварские Львы вели себя слишком независимо перед прусским Орлом.
– Так в чем ошибка? – удивился Шут.
– Когда Государственный совет объявил о том, что король лишается власти, народ забурлил. Не потому, что Людвига так уж любили, а из здорового инстинкта самосохранения. Сегодня у них забирают монарха, а завтра? Горожане вышли на демонстрации, а крестьяне-горцы, люди простые, сняли со стен дедовские мушкеты. Полиция, кстати, тоже осталась верна. Если бы Людвиг бросил ополчение на Мюнхен и перевешал предателей, никто бы в Европе не возразил. Король и народ защитили конституцию! В 1918-м мой дед на такое не решился. Он-то сумасшедшим не был… Я не к тому, дурачина, что надо собрать армию и штурмовать Мюнхен. Это лишь средство, важна цель.
Шут тяжело вздохнул.
– А цель – защитить конституцию и восстановить законный статус державы Баварской… Что ты там об «адской» рубахе говорил? Ты, что, куманёк, считаешь, что кроме тебя с этим никто не справится?
– Считаю.
* * *Брезент, меняясь, держали на вытянутых руках. На дырки, сквозь которые не капало – лило, старались не обращать внимания. Стихия! Но даже здесь, в нестойком влажном уюте, порядок соблюдался: «черные» – справа, «красные» – слева, а посреди – громила-«эсэсман». Не из вредных, с таким и поговорить под хорошее настроение можно.
«Полосатиков» нет, они сюда и не просились. Еще один разлом…
Лонжа стал у самого края, смахнул с лица липкую теплую воду. Считай, в домике!
– Саботажник ты, Рихтер, – наставительно заметил «эсэс». – Нарочно гробишь здоровье, чтобы не служить великому Рейху. Кончится дождь, лечить будем – «пластырями». Мы тут, понимаешь, ждем, про Америку хотим услышать…
– Но вы же сами обещали рассказать, герр штурмманн! – перебил кто-то из «красных».
«Эсэс» фыркнул презрительно.
– Еще чего? Распинайся тут перед вами, вражинами! Я что, похож на министра пропаганды?
– Мы ждем, – негромко проговорил стоявший тут же Гном. – Начинайте, штурмманн.
Широкие плечи дрогнули. «Эсэс» быстро оглянулся.
– Так точно, унтерштурмфюрер! Только пусть поглядывают, чтобы чужие не подошли. Американец, ты – дозорный.
Лонжа с трудом сдержал усмешку. Унтерштурмфюреры отставными не бывают.
– Если коротко, парни, то – война, самая настоящая, не такая, как в Судетах или Швейцарии. Тайн вам не открою, об этом – во всех газетах, только, понятно, без слова «война». А вот «защитим братьев-немцев от румынских разбойников» – считай, на каждой странице…
Не Пауль и не Рихтер невесело усмехнулся. Жернова мельниц мелят без остановок. Легион «Кондор» перебрасывают на юг,
