Куманёк…
– Чья эта Трансильвания на самом деле, сейчас уже и дьявол не рассудит. После той войны ее забрали себе румыны. Венграм, понятно, такое не по нраву, накопили силенок, войска подтянули. И – ультиматум по всем правилам. А в самой Трансильвании – вроде как мятеж. Города захватывают, флаги венгерские поднимают. Немецкие, понятно, тоже, там наших полно. Остальное объяснять надо? Фюрер пока молчит, зато Геринг выступил. И знаете где? На авиационных маневрах в Маннерсдофе, это же венгерская граница! В общем, отправляем авиацию и, как водится, добровольцев. А насколько они добровольцы, думайте сами.
– Может, выпустят? – тихо проговорил кто-то, но штурмманн покачал головой.
– И не надейтесь, туда лучших посылают. Хотя… Из наших, из лагерной охраны, особый полк набирают – «Мертвая голова». Охранников меньше – значит и заключенных убавится. Но не надейтесь особо, вы же парни политические, на фронт, скорее, уголовных загребут… Между прочим, дождь кончился. Чего стоим? Работать, работать!..
Но никто не спешил расходиться. Молчали, хмурились, сжимали кулаки. Свобода! Пусть даже ее призрак, но так близко, только протяни руку…
* * *– Рихтер, идите сюда!
Очкастый подстерег его по пути с работы. Подозвал аккуратно, остальные уже успели уйти вперед, увязая ботинками в липкой грязи, а Лонжа взял – и отстал. Хотелось переждать неизбежную толчею в бараке, очередь к умывальнику, а заодно поразмышлять без чужих глаз. Тут и возник – соткался из нестойкого вечернего сумрака – Карел Домучик. Тетрадь под мышкой, очки сдвинуты на лоб.
– Рихтер Пауль, эмигрант…
– Это я уже запомнил, – Домучик поморщился. – Мог бы вызвать вас официально, но тогда пошли бы ненужные разговоры. Для начала придется вас сильно огорчить: я сделал запрос, ответ пришел сегодня. Ваш приговор, Рихтер, – год «кацета» без права амнистии. Не спешите радоваться. «Без права амнистии» – то же, что у русских «без права переписки». Вас не выпустят, срок будут автоматически продлевать. И здесь вы, Рихтер, не задержитесь. Таких подозрительных сейчас собирают в Заксенхаузене. Не хочу пугать, но… Скоро сами испугаетесь.
В серых близоруких глазах – легкая насмешка и одновременно вопрос. Мол, понятно ли изложено?
– Quid pro quo?[23] – нашел силы улыбнуться Лонжа. – Нет, не пойдет.
Домучик поджал тонкие губы.
– Бодритесь? Если вас это не слишком пугает, значит, будем рыть дальше. Раскопаем, будьте уверены. Но все закончится хорошо, если вы прямо сейчас расскажете главное: кто вы на самом деле и зачем сюда присланы. Все равно узнаю, даже если придется отдать вас людоедам из «стапо». Нет, я не провокатор и не предатель, но никто еще не провел точную границу между разведкой и тайной полицией.
…Карты – рубашками вниз. Козырей нет, ходим с пики.
– А надорваться не боитесь, герр Домучик? Я – курьер. То, что со мной, предназначено для руководства антигитлеровского подполья. Не для бюро Черного фронта, для настоящего. Сведете меня с ним – и заодно все узнаете. А иначе в «стапо» мне придется указать именно на вас. К вам ехал, вам все и рассказал. Саксонский Медведь, несмотря на его размеры, фигура мелкая. Quid pro quo!
Домучик держал удар. Поправил очки, поглядел снисходительно.
– У вас в Штатах хотя бы знают, какое именно подполье – настоящее?
– Увы, – Лонжа широко, коверному впору, развел ладони. – Зато вы знаете. А если нет, то границу между разведкой и тайной полицией нам придется переходить вместе. По рукам?
Домучик не стал отвечать. Дернул тощими плечами, отвернулся…
Пика бьет масть!
5– А знаете, мадемуазель, действительно похоже, – задумчиво молвил Жорж Бонис, затягиваясь очередной сигариллой. – Надеюсь, парня не придется выручать.
…Перекресток, зеленое поле вокруг, темно-лиловый автомобиль у обочины – и три силуэта прямо посреди грунтовой дороги. Кампо без шляпы, в привычном сером костюме, двое в легких плащах, тоже серых, широкополые шляпы; у того, что ближе, руки в карманах.
– Американский боевик, – констатировала Мод, в свою очередь закуривая. – Выясняют, кто к кому отнесся без должного уважения.
Усач поморщился, прикрываясь ладонью от горячего июньского солнца. Всмотрелся и головой покачал.
– Авто, между прочим, немецкое, «опель-Олимпия». И парни на бошей смахивают. Кажется, и вправду наш Арман крупно влип.
О встрече с загадочными секундантами красавчик договорился в Сен-Кале, просидев два часа на местной почте, где имелась междугородная телефонная связь. А потом попросил подбросить к безымянному перекрестку, затерявшемуся в полях между Сен-Кале и Вандомом. Мод, подумав немного, согласилась. Все дела в «Обители Святой Маргариты» сделаны, картины упакованы и отправлены в столицу. Три дня работы – и очень неплохой результат: двадцать пять полотен. Доктор Рене Бомбар не возражал, финансы санатория тоже нуждались в серьезном лечении.
Трехглазого таракана девушка оставила на стене. Из принципа! Зато вволю насмотрелась на картины из второго зала. Мейссонье был самый настоящий, а вот один из этюдов Эжена Делакруа показался подозрительным, и Мод воткнула в блокнот большой вопросительный знак.
Пока эксперт Шапталь разбиралась с полотнами, черноволосый мягко, но решительно пресекал все попытки пиратского адмирала вмешаться в процесс, выслушивая долгие лекции о тайнах герметической живописи. Мод оценила и без особых споров дала добро на изменение маршрута. Лишний день в пути – не беда.
…Горячий июньский полдень, перекресток – и трое на перекрестке. Со стороны и вправду напоминает если не дуэль, то последние минуты перед ее началом. Сейчас разойдутся, снимут плащи, обозначат шляпами барьер.
Дело чести…
Никакой помощи красавчик не просил, велел лишь обождать, предположив, что разговор будет недолгим. Ошибся – беседовали уже больше часа.
– Если пистолеты достанут, возьму монтировку и всех разгоню! – решил усач, растаптывая каблуком окурок. – Ох уж эти благородные, все у них не как у людей. Нет, чтобы по-честному – кулаками, как у добрых французов заведено!
– Чем не сюжет для песни? – прикинула Мод. – Но, кажется, обошлось. Расходятся.
Бонис хмыкнул, почесал подбородок.
– Песни, говорите? Можно и подумать… Расходятся – вижу, но пусть сначала уедут. Знаю я этих бошей!
Рукопожатий не было, трое у перекрестка лишь кивнули
