Лонжа

город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит, – Штимме кивнул. – Помню, но Библия – это теория, а партийная дисциплина – практика.

– И все-таки передай.

«Черный» дозорный Лонжу пропустил, поторопил даже. Мол, уже начали, камрад.

И тут – партийная дисциплина.

– …Фамилии уточняем, – негромко рассказывал Гном. – Но уже точно известно: трое. Все уголовные, двое настоящие, с судимостями, а третий по глупости залетел, с соседом-штурмовиком подрался. А как бежали – пока неясно. Есть версия, что выехали на машине, при пропусках с комендантской подписью и охране. Якобы на железнодорожную станцию, груз привести.

– Какой же это побег? – поразился кто-то. – Если с пропусками?

Михаэль Куске усмехнулся:

– А такой! За час до этого, при предыдущих караульных, еще одна машина выехала, тоже на станцию. Шофер, охрана – и трое с пропусками на те же фамилии. И, понятно, с подписью. Герр комендант не всегда читает, что ему на стол кладут, особенно если с похмелья. Приказ насчет поездки был, а что его два раза выполнили, только на следующее утро сообразили.

– А охрана? Шофер?

Бывший унтерштурмфюрер развел руками:

– Ищут. Чисто сработано! Но сейчас, партайгеноссен, важно другое. В любом случае – это организовали не наши, мы во все роты посыльных направили.

– И не наши, – негромко прозвучало из прохода.

«Красные»! Впереди – главный, берлинский металлист. С ним Лонжа даже не познакомился – партиец из принципа не общался с «черными».

– Мы тоже разослали гонцов. По всем данным – или уголовные постарались, или провокация. Коменданта многие в охране не любят потому, как все «левые» деньги под себя подгребает. Могли и подставить.

– Две с половиной марки в день, – откликнулись из самой глубины. Лонжа невольно кивнул. И это уже не тайна.

– Значит, не политические, – резюмировал Гном. – И не герои-одиночки, такое серьезной подготовки требует. По-моему, это многое меняет.

– Меняет, – донеслось «красное» эхо. – Если отнестись к случившемуся, как к вражеской провокации, то имеет смысл…

– …Самим найти организаторов, – закончил кто-то из «черных». – Найти – и…

Повисла глухая тяжелая тишина. Никто не решался произнести остальное. И тут заговорило знакомое танго, близко, совсем рядом. Невидимый режиссер взмахнул палочкой, рассекая молчание.

Ни к чему объясненья, Все закончилось к сроку, Он богат и прекрасен, А я – никто.

– Вторую роту раскидали по карцерам, – глухо вздохнул металлист. – Актив у коменданта, бьют всех смертным боем. Нам передали, что трое уже в санитарной части, едва ли выживут. И это только начало, через два дня вся рота там будет. Нашего врача вы знаете, оформит как умерших от гнойного аппендицита. Потом возьмутся за остальных.

– Из Берлина приедут, – Гном поглядел вверх, в низкий потолок. – А это – «стапо». Там не просто бьют, уж я знаю. Найдут быстро, только и остальным придется туго.

Умоляю, подай мне Лишь одно воскресенье, Я умру и воскресну, И вновь умру!

– Значит, мы их сами должны найти – и сдать.

Кто это сказал, Лонжа так и не понял. Голос прозвучал словно ниоткуда, из темноты, из самого сердца мрака. А в ответ… Ничего в ответ – ни слова, ни звука.

Обойдись без вопроса, Обойдись без ответа, Полыхают зарницы, Уходит жизнь.

– Если мы это сделаем, значит, Гитлер уже победил.

Лонжа даже не сообразил, что проговорил это вслух, в полный голос. Уходить некуда – справа «черные», «красные» слева, и он шагнул в узкий проход между нарами. Отвернулся.

– Гитлер и так победил, – глухо ударило в спину.

Рай не светит нам, шагнувшим в бездну, Новых воскресений нам не знать!.. * * *

– Пристыдил ты всех, американец, только надолго ли? В других бараках уже голосуют – по фракциям, «красные» и «черные» отдельно. А уголовники сразу решили сыск устроить, пособить начальству, у них-то совесть легкая. На что ты надеялся, Лонжа?

– На то, что люди остаются людьми, даже здесь.

– Они людьми и остались. Никому умирать не хочется. Ты чего ждал? Что восстание поднимут, на пулеметы пойдут? Губертсгоф – это и есть Германия, только слегка поменьше. Эмигранты тоже надеются на революцию. Нет, не будет никакой революции, так все вместе и пропадем. Говорят, мол, инстинкты, а это не инстинкты, а разум. Рацио! Каждый умный, каждый выжить надеется. «Рай не светит нам, шагнувшим в бездну». Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

7

Арман Кампо вернулся перед самым закатом, волоча под мышкой тяжелую книгу в толстом черном переплете. Открыв дверцу машины, без всякого почтения бросил том на заднее сиденье и пояснил, ни на кого не глядя:

– «Большой реестр рецептур и кулинарных хитростей замка Шато-ля-Рокс». Взял в здешней библиотеке, потом выписки сделаю. То ли XVII век, то ли попозже…

Подумал, достал сигаретницу, щелкнул замочком, долго искал зажигалку.

– Пирог по-перигорски с трюфелями. Какая гадость!.. Можете грузиться, больше я вас не задерживаю. Если не надоел, забросьте меня в кемпер и накройте чем-нибудь. И… Давайте уедем прямо сейчас, меня возле этих стен тошнит.

Жорж Бонис хотел что-то сказать, но Мод поднесла палец к губам. Подошла к черноволосому, положила ладонь на плечо.

– Не раскисай! Тебе еще на дуэли драться.

Кампо кивнул, попытался улыбнуться и внезапно пропел, негромко, но очень чисто:

А потом будет вечер, А потом будет полночь, А потом будет вечность, Где нет тебя!

Песня – танго! – показалась очень знакомой, но вспомнить Мод не успела. Подошел Бонис, наклонился, поглядел парню прямо в глаза.

– Арман! Жизнь есть жизнь – и люди есть люди. Не всем дано вести зуавов на русские пушки. Приходится исходить из реального, хоть это порой и противно до невозможности. Понимаете?

Красавчик Арман покачал головой:

– Нет, не понимаю.

Глава 5

Волчья пасть

Монтрезор. – Джи-из-Тени. – «Gaumenspalte». – Зеленый листок. – Шательро. – Ублюдки. – Наследство старого моряка.

1

Матильде