Девушка посмотрела на все еще коленопреклоненного красавчика и за малый миг поняла: ничего у Армана не выйдет. Слишком высокого полета синеглазая. И не ее это дело, если бы не трибунал…
Прошла к табурету, вновь потянула черноволосого за лацкан.
– Вставай! Фройляйн Оршич тебя услышала.
Проигнорировав выразительный взгляд, взяла кофе и размешала сахар.
– Арман вам все изложил. Супругу рыцаря могут пощадить. Будем действовать по их правилам.
Поглядела на красавчика – и добавила не без души:
– Арман у нас королевского рода, герцог Сконский – его двоюродный брат, а прабабушку арестовывал сам Максимилиан Робеспьер. Мы с ним оба – посланцы Зеленого листка. Камень снов, лампа пресвитера Иоанна – и все прочее.
Кампо встал, слегка пошатнулся, хотел что-то сказать, но Мод опередила:
– Берите кольца, Вероника, говорите «да» – и под венец. И не спорьте, не так легко было сюда добраться.
Оршич с силой провела ладонью по лицу и с трудом выдохнула:
– Но… Брак – это таинство! Я католичка, никакой развод невозможен. Я… Я так не могу!
– А вас не об этом спрашивают, – Мод взяла синеглазую за руку. – Говорите «да», пилот-испытатель, а то церковь закроют, и вся операция – насмарку.
Оршич мотнула головой:
– Понимаю. Но, господин Кампо… И вы…
Эксперт Шапталь вовремя вспомнила прочитанную недавно книгу:
– Об этом я подумаю завтра.
…Арман Кампо опомнился только возле самых дверей. Повернулся, шевельнул яркими губами.
– Ты… Ты чего наговорила?
– Что смогла, – улыбнулась Мод. – Вдруг и в самом деле получится? Беги, спасай свою принцессу!
2У подножия невысокого песчаного холма наконец-то прозвучало «Шагом-м!», и люди смогли немного перевести дух. Шли все равно быстро, ремни тяжелых ранцев резали плечи, деревянные муляжи винтовок так и норовили ударить по спине. И солнце, беспощадное июньское солнце! Сосновый лес отступил, отдавая тех, кто пытался укрыться под редкими кронами, во власть жаркого синего неба. Ни облачка, ни ветерка.
Губы спеклись, во рту перекатывалась горечь, острый соленый пот выедал глаза.
– Бодрее, бодрее! Не отставать!..
Отстали уже трое. Двоих подхватили и повели за руки, но третий так и упал – лицом в придорожный песок.
Лонжа старался держаться посередине, в самой гуще неровной колонны. Общее движение придавало сил, бодрило, начинало даже казаться, что ничего страшного не происходит. Всего десять километров, из пункта А в пункт Б, словно из детской задачки. Надо лишь слушать команды, глядеть под ноги и не сбиваться с ритма.
Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! Раз-два!..
Бего-о-ом!..
Он даже не заметил, как перевалили вершину холма. Идти стало заметно легче, ремни словно подобрели, и даже удалось вдохнуть полной грудью…
– Команда: бего-о-ом!..
И они нырнули в густую жару.
Последние дни превратились в один сплошной марш-бросок. Сосны, узкая лесная дорога в две колеи, солнце и горечь во рту. Постоянно, бешено хотелось пить, но и вечером, после второй кружки чая, все равно мечталось о лишнем глотке. Вода даже снилась – в беспокойные ночные часы под застиранными старыми пологами палаток.
И тем не менее, Лонжа вдруг понял, что начинает привыкать. Не он один, никто из бывших узников Губертсгофа не роптал на судьбу. Здесь было, пожалуй, и потяжелее, но эта тяжесть казалось все же переносимой.
– Ша-а-агом!.. Третий взвод, подобрать отставшего!..
Их не убивали, над ними не издевались – учили, пусть грубо, а порой и безжалостно. Учили тому, что могло очень пригодиться. Заросшие лесом холмы, узкая дорога, мокрые от пота гимнастерки…
– Бего-о-ом!..
Пока – по приказу, под строгим контролем. Но если повезет – прямиком к свободе.
Ад позади.
Чистилище…
* * *Пару дней назад начали привозить газеты, по одной на взвод. Иногда берлинские, но чаще местные, и те, и другие зачитывали до дыр. Необъятный вольный мир был где-то близко, за зеленой каймой леса, за неровным полем…
Но читали первым делом о войне.
Газеты, выходившее в Рейхе, Лонжа научился понимать еще за океаном. Ничего трудного, требовалось лишь привыкнуть к тому, что когда-то было языком Гёте и Шиллера. Поначалу тошнило, но потом пришел опыт. Даже в собачьем лае можно найти смысл.
Государственным министром пропаганды был теперь Рудольф Гесс, «наци номер три». Уроки Колченогого Геббельса не пошли впрок, от передовиц несло откровенной скукой и фальшью. На второй странице, внизу, появились обязательные теоретические статьи, тяжелые, словно ранцы на финише марш-броска. Меньше стало новостей, особенно зарубежных, самое важное подавалось со ссылкой на неназванные «иностранные агентства». Новый министр предпочитал прятаться за чужую спину.
«Эрдейский конфликт», как именовали войну в Трансильвании, происходил словно на Марсе. Немецких корреспондентов на фронте не было, новости передавали французы и шведы. Зато из номера в номер длился слезный плач о «трагедии немецкого населения» в утратившей всякую стабильность Румынии. Область Эрдей и Румынское королевство существовали раздельно, как будто на разных континентах. На румынской половине время от времени обнаруживалась коварная Россия, собиравшая полчища в районе Одессы, на границе с потерянной двадцать лет назад Бессарабией.
А в Трансильвании, у города Брашова, давно превратившегося в руины, шло невиданное со времен Великой войны сражение – и на земле, и в воздухе. Румынская пехота, усиленная французскими танками, обходила город, грозя взять венгров и местных «ополченцев» в котел, но в воздухе было все наоборот. Неведомо откуда взявшаяся подмога расчистила небо от румынских самолетов. Теперь бомбы падали на города королевства, в последнем номере сообщалась о ночных налетах на Бухарест.
Легион «Кондор» газеты поминали, но вовсе не в связи с войной. «Фолькише беобахтер» поместила большое интервью его командира, генерала Гуго Шперрле. Бравый ас до небес превозносил успехи своих подчиненных в боевой подготовке. О Трансильвании тактичный корреспондент даже не рискнул спросить.
Последней же новостью, сообщенной шведским корреспондентом, стало появление у румын нескольких десятков новых боевых машин. К ним тоже пришла подмога, в небо над многострадальным Брашовым поднялись И-15 и И-16 с румынскими
