– А ты не жадный, Ко-лья. Это обнадеживает. Наливай!
Рюмок не было, обошлись стаканами. Девушка пила медленно, со вкусом, время от времени затягиваясь сигаретой и жмурясь от удовольствия. Переигрывала, но Лейхтвейс решил не мешать. Обнадеживало то, что раскосая пришла одна, а не с группой хмурых плечистых парней. Значит, у нее свой интерес.
Ящик с ранцем посреди комнаты, на ковре. Таубе, словно ненароком, подошел ближе, взялся за фанерную крышку.
– Придушишь меня и улетишь, – кивнула Рената. – Или с собой заберешь и станешь каждый день отрезать от меня по кусочку. Не выйдет, Ко-лья, я тебе прострелю колено и вызову ребят из посольства. А если полиция появится раньше, скажу, что ты – убийца адмирала Грандидье.
Допила коньяк, поставила стакан на тумбочку.
– А теперь жду твоих предложений. Деньги и аппарат и так мои. Что еще?
Лейхтвейс пожал плечами.
– Операция в Москве, покушение на Сталина, все подробности. Их пока знают два человека. Первому, кто сообщит, заплатят больше.
Девушка встала, подошла ближе.
– Умный! Ты мне все расскажешь, и я стану носителем одного из главных секретов Рейха…
Улыбнулась, вновь погладила по щеке.
– …И меня, такую опасную, вывернут до донышка и запрут в камере лет на двадцать. Нет, Таубе, не пойдет.
Он усмехнулся в ответ, присел в кресло, с удовольствием потянулся.
– Поздно! Считай, уже рассказал. Так и доложу всем – твоему шефу, Канарису, Генриху Гиммлеру. Убить ты меня не сможешь, я, когда из ресторана возвращался, предупредил портье. Твоей головой сыграют в кегли – на гильотине. Это Франция, а не Рейх.
Рената поджала губы.
– Счет 1:1. Тогда предлагаю я… Нет, вначале кое-что расскажу. Я, конечно, не с Клеменции и летаю не с двенадцати лет, но все остальное – правда. Училась у Оршич-старшей, думала, как и ты попасть в диверсанты, однако начальство рассудило иначе, направило в Абвер-III, в контрразведку. Чем мы занимаемся, знаешь на собственном опыте. После того, что ты устроил, было большое разбирательство. Альберта ты убил, и расхлебывать пришлось мне. То, что избили, изнасиловали – ладно…
– Т-ты что? – его передернуло. – Мы же не на войне!
– Потрошение везде одинаково, Ко-лья. Или тебе не объясняли, как ломают женщину на допросах? Три дня в госпитале, дюжина уколов, а тем парням – выговор в приказе за излишнее рвение. А потом началось главное. От службы отстранили и перевели сюда – помощником атташе по культуре. Вся черная работа на мне, и никаких перспектив, к тому же мой шеф – редкая сволочь и кобель драный.
Лейхтвейс задумался.
– То есть, за поимку предателя Николаса Таубе наградят не тебя, а кобеля, и ты решила попытать счастья. С налету не вышло, поэтому предлагаешь сотрудничество. Так?
Рената, плеснув коньяк на донышко стакана, выпила залпом.
– Только не задавайся, Ко-лья, на одной ниточке висим. Но если ты, такой красивый, пойдешь навстречу, мне есть что предложить.
Подступила совсем близко, скользнула ладонью под рубашку, взглянула искоса.
– Уже испугался? Нет, Ко-лья, соблазнять такого, как ты, себе дороже. Раз переспишь, а потом придется месяц извиняться. Так что проявляй инициативу сам, если есть охота.
Отступила на шаг, посмотрела в глаза.
– Сейчас будет 2:1. Готов? Тогда слушай, скромный и влюбленный. Я знаю, как связаться с Вероникой Оршич.
3Девушка в темном платье и в модной серой шляпке уходила по набережной Вальми. Между стеной и парапетом – каменная дорожка, ведущая вниз. Точно как в Матере, на улице с пещерами вместо домов. Вниз, вниз, вниз… Девушка уходила, ни разу не обернувшись, и ничего уже не изменить, не переиграть заново.
– Мне ничего не нужно от вас, синьор Руффо. У меня есть отчим, который меня любит, жених, которого люблю я, и мир, к которому успела привыкнуть. Когда-то мне был нужен отец, очень, очень давно. Где вы тогда были, синьор Руффо?
Дочь уходила. Поговорили только пять минут, вернее, говорила она, Стелла Руффо ди Скалетта, а князь слушал, даже не пытаясь перебить. За все приходит расплата, даже за самое лучшее, что сделал. А еще за то, что сделать не сумел. Его благие намерения – серые каменные плиты – устилали путь, по которому уходила последняя из рода, его кровь, его надежда.
– Вас не было, когда я росла, когда болела, когда впервые пошла в школу. Вы не рассказывали мне сказки перед сном и не проверяли домашних заданий. Мама говорила, что вы хороший человек, только непутевый, и я вас жалела, синьор Руффо, хотя и не понимала этого слова. И на похороны мамы вы не приехали. А ведь она погибла, потому что пыталась вам помочь.
Князь понимал, все кончено, и в старом палаццо с фреской Караваджо на стене второго этажа отныне станут обитать призраки. И с каждым годом то, что он считал жизнью, будет иметь все меньше смысла. Можно винить в этом судьбу, можно – себя самого, только ничего уже не изменить. Девушка в модной серой шляпке пройдет по набережной своей судьбы сама, без него. Он, так и не ставший ей отцом, только посмотрит вслед.
– В газетах пишут, что вы, синьор Руффо, национальный герой. Наверно, это приятно, и я очень за вас рада. Когда-нибудь напишут вашу биографию, там будет и мое фото. Если это случится, вырвите, пожалуйста, страницу.
Ради этих нескольких фраз дочь и приехала в Париж. Могла бы просто написать или вообще не ответить, но все-таки захотела взглянуть в глаза. Под пеплом в душе еще тлели угли, и это не давало впасть в последнее, безнадежное отчаяние.
– Возможно, я не права, синьор Руффо. Мне сейчас слишком больно, и это не я, а боль говорит с вами. Если вам тоже больно, значит, у нас все-таки осталось что-то общее, одно на двоих. Мне каждую ночь снится мама. А вам?
Девушка в темном платье уходила прочь по каменному коридору набережной Вальми. Алессандро Руффо ди Скалетта молча смотрел ей вслед.
* * *Вчерашним вечером, в пустом гостиничном номере, в последний раз поговорив по телефону и перелистав свежие газеты, князь взял лист бумаги и принялся рисовать очередную картинку. Квадратики, стрелки, рожицы, короткие, понятные только ему, подписи. Сценарий не придумывался. Персонажи-рожицы, почуяв волю, скользили взад-вперед по белой поверхности, уворачиваясь от карандашного грифеля, стрелки не хотели указывать в нужную сторону, овалы и круги сдувались, словно проколотые шины.
Бывший капрал Кувалда (рожица, перечеркнутая решеткой) где-то на малом клочке территории, оставшейся от «красной» Испании. Руководство республиканцев обещало провести открытый судебный процесс с участием международных наблюдателей, однако знающие люди намекали, что Бенито Муссолини давно мертв, расстрелян сразу после ареста. «Красные» сдаваться не собирались, острые стрелы устремлялись вниз, вонзаясь в плоть Испании «белой». Республиканская армия, уже почти разбитая, начала получать
