Тедеско![26]
Не подав виду, князь улыбнулся и протянул молодому человеку меню, но «тедеско» покачал головой.
– Не буду, спасибо. Разве что кофе, самый крепкий.
Дикобраз вспомнил хитрого управляющего и сделал в памяти первую зарубку.
* * *– О будущей работе мне рассказали. Нас двое, опыт использования прибора имеется у каждого. Если есть вопросы, господин Руффо, задавайте, но ответить смогу не на каждый. Специфика профессии…
Гость говорил не слишком уверенно, причем явно не своими словами. Написал перед встречей на бумажке, вызубрил и теперь выдавливает по одному. То ли не слишком в себе уверен, то ли приработок не слишком нужен. Управляющий наверняка давно бы с таким распрощался, но виноградаря или пастуха найти легко.
Князь, отхлебнув кофе, взглянул гостю прямо в глаза.
– Специфика профессии в том, господин Лейхтвейс, что мы едем на войну, причем на очень поганую. Поэтому мои вопросы будут не слишком обычными. Как я понимаю, вас учили не только летать?
«Тедеско» помедлил пару мгновений, но ответил совершенно спокойно:
– Не только.
Дикобраз, отставив чашку в сторону, потянулся вперед.
– Тогда вот вам вводная. Две итальянские дивизии, «Литторио» и «Черное знамя», больше двадцати тысяч солдат. Сейчас они в Мадриде, в полном окружении. Мне нужно вернуть их в Италию без большой крови. Единственный порт, который мы контролируем, Валенсия, но вокруг нее – «белые», войска генерала Мола. Если договоримся с «красными», придется пробиваться с боями, Мола нас не пропустит. Ваши действия, господин Лейхтвейс?
«Тедеско» поглядел недоуменно, словно будучи спрошен о погоде.
– Такие же, как и ваши, господин Руффо. Войска надо выводить не через Валенсию, а через Барселону. Там сейчас французы, поэтому вы и поехали в Париж, а не к испанцам. С «красными» договориться можно, если отдать им Мадрид. А чтобы не мешали англичане, следует пообещать уйти с Балеарских островов.
Князь вытер платком пот со лба. День выдался жарким.
– Мало, господин Лейхтвейс! «Белых» и «красных» надо заставить помириться, иначе война может выплеснуться за Пиренеи.
Повзрослевший Квекс покачал головой.
– Воевать все равно будут. Однако можно перекрыть поставки оружия из Германии и России. Французы на суше, британцы на морях, и те и другие не хотят, чтобы полыхнуло на всю Европу.
Дикобраз еле удержался, чтобы возразить. Слишком уж равнодушно звучал голос странного парня. Однако стоило представить себя на его месте, и все вставало на свои места. Легко ли такой экзамен держать? Но ведь держит, с налета орешки щелкает.
– Свою задачу вижу в охране и обеспечении связи, – добавил «тедеско». – В Испании уже летал, справлюсь.
Князь внезапно улыбнулся.
– Справитесь. А вот скажите, господин Лейхтвейс, не приходилось ли вам сочинять ну, к примеру, сценарии?
Гость если и удивился, то виду не подал.
– В кино сниматься предлагали. А сценарии? По-моему, это неинтересно. Ясно, что убийца – садовник.
Дикобраз хотел возмутиться. То есть как, неинтересно? И не садовник убийца, а дворецкий.
– Сейчас вопрос стоит о жанрах. Наш фильм может быть чем угодно – комедией, фарсом, вестерном, мелодрамой. История – невзыскательный зритель, проглотит и попросит добавки. Но трагедии не должно случиться. Такая вот, господин Лейхтвейс, умным языком говоря, сверхзадача.
«Тедеско» поглядел с интересом.
– Можете не отвечать, господин Руффо, но газеты пишут, что именно вы свергли Муссолини. Как вам удалось? Мое прежнее начальство было уверено, что в Италии плохо все, кроме контрразведки. Представляю, какая там сейчас паника!
Где именно, не уточнил, а князь предпочел не переспрашивать.
– Пока только намекну. На сценарий ушло больше года, и это была трудная работа. В Испании же нам придется импровизировать. Комедия дель арте в чистом виде. Какая маска вам больше по душе? Арлекин, Пьерро, Капитан?
Тот, кто назвался Лейхтвейсом, ответил серьезно:
– Будет еще один персонаж – благородный разбойник с берегов Рейна.
3 Пусть этой песне грош цена,Она тебе посвящена,Тебе, прохожий. У плетняЖандармы скрутили меня.В шумном, насквозь прокуренном бистро место нашлось с трудом. Лейхтвейс втиснулся на свободный стул возле стены и, не чувствуя вкуса, отхлебнул из принесенной гарсоном рюмки. Ждать осталось недолго, концерт подходил к концу. Шансонье, крепкого вида усатый парень, явно устал, но песню пел с душой, не по службе.
А ты кивнул мне вслед, как друг,Хотя во всех дворах вокругШептались злобно куркули,Что вешать меня повели.Не бог весть что, кивнуть в ответ,Тому, над кем висит беда,Но я запомнил навсегдаКак ты улыбался мне вслед.Он успел вовремя. Знающие люди сообщили, что Жорж Бонис, анархист и свободный художник, выступает на Монмартре в последний раз. Парижские власти запретили концерты. Естественно не за «политику» (Франция, мадам и мсье – свободная страна!), а за попрание основ морали.
Когда, прохожий, в свой чередТебя Господь наш приберет,Твой чистый дух да будет сущСреди райских кущ.Мораль попиралась очень скромно. Песни были грустные, Лейхтвейс улыбнулся лишь один раз, когда усач под звон струн поведал о горилле, воспылавшей внезапной страстью к жестокому судье. Впрочем, парижские власти по-своему правы, слушать такое – не слишком комфортно. То ли дело льющееся из радиоприемников сладкоголосое «амур, бонжур, тужур»!
Кошка-Рената, ходившая за ним хвостом, на этот раз отпустила без разговоров. Раскосая умна, умеет не переходить грань. Лейхтвейс вручил ей пачку газет, завернутую в только что купленную карту Испании. Предстояла встреча с работодателем, человеком, судя по отзывам, очень непростым.
Что будет дальше – легко уяснить,Не нужно пророком для этого быть,Вот только покрепче отыщут пенькуИ буду болтаться я на суку.Шансонье пел на бис. Двое «ажанов» уже топтались возле дверей, многозначительно поглядывая то на эстраду, то на циферблат висевших на стене часов с большим медным маятником.
Я им не попутчик, и злятся пуще,Что иду дорогой, не в Рим ведущей,Все поглазеть придут толпой,Кроме слепых, само собой[27]. * * *– А ну, стой! К-куда? Не мешай человеку!
Чья-то крепкая рука уверенно преградила путь к столику, за которым устроился шансонье в компании подруги-гитары. Трое просто одетых парней ненавязчиво топтались рядом, охраняя его покой.
– Пропустите, пожалуйста. Мне очень надо побеседовать с господином Бонисом, – тщательно выговаривая французские слова, попросил Лейхтвейс, но вышло еще хуже. Надвинулись, обступили с боков.
– Немец? Бош драный?
Выбирать не приходилось. Немцев в этих краях не любят пуще полиции.
– Русский.
Двое переглянулись, отозвался третий.
– Da kakoj iz tebja, nemchury, k chertjam sobach’im russkij?
Николай Таубе, вздохнув, основательно пояснил какой именно – в три этажа и триездолядскую свистопроушину, опупевающую от собственного невъядения. Вопрошавший почесал затылок.
– Внушает! Ребята, он и вправду русский, немцу такого не осилить.
Расступились… Шансонье если и не понял, то что-то наверняка угадал. Ухмыльнувшись в усы, протянул крепкую ладонь.
– Жорж!
* * *На этот раз он почувствовал
