– Проверяют, – рассудил гефрайтер. – Может наши, а может, и гестапо. Слишком большой шум был, когда Курц и Хинт пропали. Прежнего гауптфельдфебеля разжаловали, причем без вины: ребята ушли, когда его в части не было. Но – отыгрались, не господина же полковника с должности снимать! А я думаю, история там точно такая же, как наша.
– Вермахт ответственности не несет, – кивнул Лейхтвейс.
– Точно! На Северную стену шли «эсэсы» из команды «гангстеров», это их лучшие. Вот и решил кто-то Гиммлеру радости убавить. Вышло как бы не нашим, и не вашим. Через месяц Стену опять брать будут, только это в свиной голос, ребята там уже побывали. Я – нет, а Фридрих фотографии видел.
«Марсианину» скалы были не слишком интересны. Что та Стена, что эта… Можно, конечно, и Карла Ивановича спросить, только зачем? Вермахт и СС грызутся уже не первый год, словно мушкетеры и гвардейцы кардинала у Дюма.
– А почему тогда проверяли меня? Я в полку недавно.
Банкенхоль взглянул удивленно:
– Неужели не ясно? Не тебя проверяли – меня и всех остальных. Вдруг мы тебе лишнего наболтали?
Лейхтвейс придвинулся ближе к пулемету, еще раз проверил прицел. Над головами – значит, над головами… Могло быть и так, как говорит Вилли. Однако сам разговор показался странным. Его словно успокаивают, хуже, отвлекают от чего-то важного.
Спуск, седловина, скала, невидимый рубеж границы, пулемет МГ-34 и напарник под боком. Ничего толкового в голову не приходило, оставалось одно – ждать.
…Если отвлекают, то от чего? Говорят о прошлом, чтобы он не думал о будущем? Не о далеком, запредельном – о том, что может случиться прямо здесь. Через минуту, через час…
Внезапно вспомнилась девочка из Пасси. Серое платье, маленькая сумочка… Во сне она не грозила, не обещала отомстить, однако пришла. Зачем? Просто посмотреть? Или даже… Предупредить о чем-то важном?
Можно ли заглянуть в чужой сон?
Трансвааль, Трансвааль, страна моя, Ты вся горишь в огне! 4Америго Канди, сумасшедший интерно, обнаружился в ресторанчике, как и обычно, почти пустом. Гость сидел за угловым столом в компании с большой темной бутылью. Князь присмотрелся и без особого труда узнал альянико греко, само собой, с виноградников горы Вультуре. Увидев Дикобраза, синьор Канди привстал и махнул шляпой.
– Вы – здешняя знаменитость, – сообщил он, крепко пожимая князю руку. – Первый же встречный рассказал мне, как найти принчипо. Я, кстати, сходил в библиотеку, почитал о том, чем здешние синьоры занимались. Увлекательная, я вам скажу, история.
– Наверняка разбойничали, – предположил князь, присаживаясь к столу.
Подозвав хозяина, он заказал на завтрак яичницу по-римски и кофе. Ничего иного, впрочем, в меню и не имелось. Незачем, на всю гостиницу – всего два постояльца, причем второй, как удалось узнать князю, – налоговый инспектор из Потенцы. Гость предложил начать с альянико, но Дикобраз решил подождать яичницу. Пока насыщался, время от времени поглядывал на соседа. Если тот и был сумасшедшим, то очень странным. Больше всего синьор Канди походил на эксцентричного туриста, неведомым ветром занесенного в эту глушь.
– Насчет разбойничать вы угадали, – сообщил он, когда князь принялся за кофе. – На Сицилии мафия с землевладельцами договаривалась, а здешние сами возглавляли головорезов. Естественно, куча легенд: замученные красавицы, сундуки с золотом, месть до седьмого колена… На самом же деле ничего такого не было. Крестьян грабили, а те в ответ бунтовали.
Бутыль постепенно пустела, но Америго Канди держался твердо, до «Тиритомбы» было еще далеко. Когда вопрос с кофе решился, гость достал из кармана небольшой портсигар.
– Значит, не гоните? – весело осведомился он, извлекая на свет божий витую ароматную сигариллу.
– С какой стати? – удивился Дикобраз. – Лишь бы у вас неприятностей не было.
Синьор Канди беспечно махнул ладонью.
– Неприятности? Ха! Да у меня их полно! Однако нашему подесте гордиться нечем, не он им причиной… А не выйти ли нам на воздух, князь? Вино в этом заведении приличное, но все прочее не вдохновляет.
Улица встретила их ярким утренним солнцем и тишиной. Никого, только возле одной из калиток скучал уже знакомый тощий ослик.
– Туда! – гость указал шляпой в узкий проход между домами, что вел к обрыву, огражденному невысокой каменной стенкой. Внизу зеленела врезанная в склон терраса, а за ней расстилалась речная долина.
Синьор Канди курил с немалым удовольствием, смакуя каждую затяжку. Улыбался, щурился на встающее над долиной солнце. «Я сумасшедший». Князь окончательно уверился, что сказано это для красного словца, а то и ради шутки. Интерно в соломенной шляпе несколько эксцентричен, но в меру.
– Здешнюю географию уже освоили? – Канди ткнул сигариллой в сторону долины. – Гравина де Матера, именно сюда приблизительно во времена Перикла и пришли греки с побережья. Считается, что им не хватало пастбищ. Город они основали на вершине Кавеозо, именно там, где мы с вами познакомились. Больше еще нигде не были? На Баризано смотреть нечего, там ютится беднота, Кавеозо по сравнению с соседом – столица. Нищета страшная, воды практически нет, про санитарные условия лучше умолчу. Даже здешние карабинеры стараются лишний раз не показываться.
Дикобраз вспомнил черную вырубку под траурным флагом и невольно вздрогнул. Если бы ему предложили на выбор эту яму и знакомую камеру в Царице Небесной, он бы серьезно задумался. В тюрьме нет ничего хорошего, но в пропахшей миазмами пещере вообще ничего нет…
Кувалду бы сюда, дабы взглянул на свою Новую Римскую империю! Неандертальско-кроманьонскую, под черным знаменем!..
– За последний год пропало двое интерно. Оба – коммунисты, поэтому их особо не разыскивали.
Голос синьора Канди прозвучал так обыденно, словно речь шла о погоде.
– За последние три года – пятеро. Только один раз приезжал следователь, причем не из Рима, а из Потенцы. Никого ни о чем не расспрашивал, поговорил с подестой и объявил пропавшего в розыск.
