Гость докурил и бросил окурок прямо на зеленые кроны террасы. Отвернулся, кивнул в сторону долины.
– Заметили? Там полно пещер, их вырубили в скалах еще во времена греков. В основном убежища для скота, но есть и кладбища. Костницы… Представьте себе: яма, а в ней кости доверху, чьи – пойди разбери. Кое-где выбиты кресты, но чаще и креста не увидишь. Если верить легендам, именно там разбойники прятали трупы. В прошлом веке власти провинции приказали замуровать входы. Местные стараться не стали, заложили камнем, но без цемента. Отодвинул – и назад поставил… Синьор Руффо… Извините, ваша светлость…
– Да бросьте вы! – поморщился князь. – Нашли время и место для церемоний!
Он уже понял, зачем пожаловал в гости странный интерно. Вот только не ясно, предупредить – или напугать.
– Подеста – очень опасный человек. Вы, кажется, удивились, синьор Руффо, трусости наших товарищей по несчастью. Их можно понять. Всего лишь одно донесение в Рим, и неосторожный интерно отправляется прямиком на каторгу. Но может быть и хуже. Был человек – нет человека.
Дикобраз вспомнил полковника Строцци. «По всей строгости закона – или беззакония, что никак не изменит результат».
Америго Канди повернулся, поймал взглядом взгляд.
– Если бы я был провокатором, то заговорил бы сейчас о побеге. Так вот, не вздумайте! Местные выдадут сразу, вы – чужак, и за вас положена награда. А может, и не выдадут – ограбят и привалят камешком. Они здесь все повязаны, сверху донизу. И никто концов не найдет. Омерта – слыхали что это?
Князь пожал плечами.
– Если уж вы помянули «светлость», то мои предки правили на Сицилии.
– Тогда понимаете. Здешние крестьяне не любят богачей, но чужих ненавидят особо. Для них «итальянец» – пустое слово. В их глазах мы с вами – иноземцы, пришельцы из чужой враждебной земли, откуда приезжают сборщики налогов и вербовщики в армию. Вы, конечно, «принчипе», но все равно – не свой.
Дикобраз немного подумал.
– Понял… Спасибо за откровенность, синьор Канди.
Гость внезапно рассмеялся.
– Не за что. Я же сумасшедший!
Князь покачал головой. Шутка явно затянулась.
– И какие симптомы, синьор? Воете на Луну? Читаете проповеди здешним тараканам? Или, быть может, вы Наполеон?
Сказал и тут же пожалел, но гость отреагировал на диво спокойно, разве что перестал улыбаться. Задумался, прикусил губу.
– Вы помните, синьор Руффо, черные флаги на здешних улицах? Их вывешивают сразу после похорон и не снимают, ждут, пока полотно рассыплется в прах. Это очень древнее поверье: у человека не одна смерть, а две. После первой его дух еще здесь, на земле, рядом с живыми. Флаг для того, чтобы покойник не заблудился и не натворил бед. Обычно они там и обретаются – возле входа в дом. Стоят, но чаще сидят, словно нищие. Тихие, никого не трогают…
– Признаться, не слыхал, – удивился князь. – А где вы об этом прочитали?
Странный синьор Канди поморщился.
– Прочитал? Если бы! Я это все, к сожалению, вижу.
5О Сталине как-то довелось поговорить с Карлом Ивановичем и поговорить всерьез. Случилось это после испанской командировки, когда отчет был уже написан, а черный марсианский ранец отдан сменщику. Лейхтвейс, как и остальные «испанцы», не мог понять, отчего на полуострове все кончилось так быстро и нелепо. «Анархисты», они же законное правительство Испанской республики, удержали Мадрид, легион «Кондор» так и не успел расправить крылья, даже непредсказуемый Дуче внял уговорам Комитета по невмешательству и вывел части Corpo Truppe Volontarie. Выиграла лишь Франция, под шумок оторвавшая от соседа северные области.
Добро бы еще воцарился мир. Но Лиссабонские соглашения нарушали и «красные», и «белые», перестрелки на линии разграничения случались что ни день, и ни одна сторона не собиралась признавать другую.
– Сталин, – коротко и веско ответил куратор на прямой вопрос. – Он договорился с республиканцами о присылке оружия и войск. Из этого могло ничего не выйти, но все-таки не исключена была большая война. А к мировой войне пока не готов никто, даже американцы.
Лейхтвейс мысленно сделал зарубку в памяти. Американцы – почему? У Рузвельта хватает проблем дома. Но сейчас его куда больше интересовал человек, который стал Термидором.
– Карл Иванович, а зачем Сталину большая война? Неужели думает начать Мировую революцию?
Куратор поглядел очень внимательно.
– Делаете успехи, Николай! Браво! Да, коммунисты всегда мечтали стравить своих врагов, а потом прийти на руины. А в испанском конфликте успели завязнуть очень многие, достаточно было раздуть огонь. Это, к счастью, поняли все, даже французы. Сталин духом не пал, сейчас он нацелился на Румынию. Кстати, именно об этой стране нам в ближайшее время придется серьезно поговорить.
«Марсианина» румыны интересовали в последнюю очередь. О конфликте в Трансильвании он прочел в газетах, прикинув, что и туда могут забросить. Но ничуть не вдохновился. Что «мамалыжники», что венгры, их враги – велика ли разница?
– Сталин опасен для мира. Сталин погубил революцию и установил диктатуру. Сталин – это война… Карл Иванович, если дело в одной личности, почему эту личность до сих пор терпят?
– Спросите уж сразу: почему Сталин до сих пор жив, – вздохнул куратор. – Технически его исполнить трудно, но, думаю, возможно. Проблема в ином. Очень многим Сталин нужен, причем именно такой: кровавый диктатор, мечтающий о завоевании мира. Когда-то последним доводом королей считались пушки. Теперь же товарищ Сталин для Европы – ultima ratio regis, лишний туз в колоде. Любая коалиция с участием СССР победит, а значит, его станут беречь как раз на такой крайний случай. Скажу больше: пока Сталин жив, жива и угроза новой мировой войны. Между прочим, в Рейхе давно подумывают о русско-немецком альянсе в противовес Польше и Франции. Не все, но многие.
«Вы тоже?» – так и срывалось с языка, но Лейхтвейс сумел промолчать. Главное уже сказано, но он все-таки спросил напоследок:
– Если Сталина не будет, диктатура в СССР падет?
Карл Иванович улыбнулся.
– Вы романтик, Николай. Вспомните, чему вас учили в советской школе. Исторический материализм отрицает всесилие личностей. Сталина, конечно, заменят, причем очень быстро. Но
