Ладонь двигается выше, касается шеи. Он вздрагивает, словно от ожога. Княгиня негромко смеется.
– Не бойся, Минотавр, это не больно. У тебя смелости не хватит, поэтому не закрывай перед сном дверь.
Он поворачивается, резко, словно от удара. Берет жену за руку.
– Ты не понимаешь, что происходит. Никакое гражданство не защитит, там, на самом верху, кто-то идет ва-банк. Мы можем просто не успеть. Уезжай! Завтра же!..
– Завтра! – улыбается она. – Это будет только завтра, Сандро!
Черная птица, вестник тьмы, пролетает совсем рядом…
* * *Собака за окном молчала, и князь почему-то начал волноваться. Может, на кладбище, за старыми каменными стенами, все в полном порядке, и лохматый страж вкушает заслуженный сон. Но может и совсем иначе. Не устерег – и сам стал призраком, стариканы неспешно выбрались из укрывищ, собрались возле ворот, навалились скопом. И вот они уже на улице, совсем близко, сейчас, через малый миг, поскребутся в окошко…
«Нас тут слышат только призраки», – сказала княгиня. Услышали…
Дверь князь запер, но спать не лег, так и сидел за столом до первых лучей рассвета.
Никто не постучал.
4– Да, молодые люди, натворили вы дел! Кстати, команды «вольно» не было.
Неле справа, она выше ростом, Лейхтвейс левее. Руки по швам, плечи развернуты, подбородки вверх. Карл Иванович же на месте не стоит, слово скажет – и пройдется от двери к подоконнику. На лице – не пойми что, то ли сердится куратор, то ли, напротив, очень доволен.
Летний лагерь, знакомый фанерный домик, из открытого окна – густой сосновый дух.
– Я дал разрешение на эту проверку не с легким сердцем. Но все-таки дал. Лейхтвейс, можете объяснить почему?
Он отвечает сразу, не думая:
– Так точно, господин майор. Мой непосредственный начальник посчитал, что я неправильно вел себя с «диверсантами». Слишком долго ждал. Следовало исполнить их сразу, при первой возможности. А еще она… Мой начальник почему-то думает, что я недостаточно критически мыслю, верю собственным глазам и начальству.
Голос все-таки не сдержал. Не то, чтобы с излишком, но поняли все.
– Обиделись! – куратор покачал седой головой. – Учтите, Лейхтвейс, у командира не должно быть сомнений. Ни малейших! Неле, что скажете?
Цапля еле заметно пожимает плечами.
– Рискну вновь обидеть моего напарника, но Лейхтвейс прав: соображать и действовать следует быстрее. А доверять нельзя никому, даже начальству. Разве что вам, господин майор. Но проверять следует все, в том числе и ваши слова.
Карл Иванович согласно кивает.
– Именно так. Будем считать, что урок усвоен. А теперь слушайте внимательно! Обижаться друг на друга запрещаю. Ссориться запрещаю. Приказываю подготовку продолжить, с тем, чтобы завершить все в течение ближайших двух дней.
Подходит к висящей на стене карте, находит взглядом Москву.
Щелк!
Ноготь резко бьет по бумаге.
* * *– Представь, что я – белокурый нибелунг с квадратной челюстью и большими усами, – предложила Цапля. – Вроде взводного унтера. И тебе сразу станет легче. Такое со мной уже не в первый раз, в нашей курсантской группе я была по всем предметам лучшая, поэтому все меня дружно ненавидели, и девушки и парни.
В голосе – ни обиды, ни горечи, разве что удивление самым краешком. Лейхтвейс, попытавшись последовать совету, рассудил, что усатого нибелунга он придушил бы в первый же день. Костлявая худая девица – иное дело. Ненавидеть такую не станешь, но и спиной лишний раз не повернешься.
Устроились прямо на теплом песке рядом со штабным домиком. Цапля предложила, Лейхтвейс же не стал спорить. Она командир, ей виднее. Ничего, они еще поднимутся в воздух!
Подумал – и вдруг понял, что все стало на свои места. Есть, есть правда под этим синим бездонным небом! А если еще нет, значит будет. Не с легким сердцем, говорите?
Он лег на спину, зацепившись взглядом за наполненный солнцем зенит, и понял, что силы возвращаются. Антей вновь ступил на небесную твердь.
– Знаешь, Неле, я тут подумал… Господин майор прав, у командира не должно быть сомнений. Ни малейших! Соображать нужно быстро, а действовать – еще быстрее. Тяжело в ученье – легко в бою!
И даже зажмурился от удовольствия, представив, насколько может быть тяжело в ученье. Запереть подчиненного в квартире с клопами, это, извините, ерунда.
Кажется, Цапля немного растерялась. Краем глаза он заметил какое-то движение. Вроде бы привстала, чтобы пересесть поближе.
– Лейхтвейс, ты… Значит, ты не обижаешься?
«Марсианин» искренне рассмеялся и ответил по-русски:
– А на обиженных воду возят, мадемуазель. Не обижаюсь. Но, как и обещал, не забуду. Эх!
Две пары портянок и пара «котов», Кандалы надеты – я в Сибирь готов. Погиб я мальчишка, Погиб навсегда, А год за годами Проходят лета.Небо было прекрасно, сосновый лес дышал теплом и покоем, а костлявая девица, что зачем-то пристроилась рядом, теперь откровенно смешила. Ненавидеть такую? Велика честь!
Старая свитка и бубновый туз, Голова обрита, серый картуз… Погиб я мальчишка, Погиб навсегда, А год за годами Проходят лета.Рядом помалкивали, внимали. Наконец послышалось не слишком уверенное:
– Ну, хорошо… Конечно… Только, Лейхтвейс, все что я тебе рассказывала, правда. И про этих ребят из Парижа, и про бюро Кинтанильи. «Стапо» действительно сотрудничает с «Ковбоями», поэтому…
Он беспечно махнул рукой.
– Ну их всех! На каждый чих, пилот Неле, не наздравствуешься. Перевести? Кстати, полеты завтра после обеда. Поэтому инструкции перечитать, ранец проверить. Verstehen?
– На каждий чьих, – неуверенно повторила она. – На-здрав-ствуе-шь-ся ньет. Не понимаю!
Отвечать «марсианин» не стал. Поймет, немчура, все поймет!..
* * *…Густав Хильгер. Родился в 1886 году в России в семье немецкого фабриканта. Учился в немецкой школе в Москве, после окончания уехал в Дармштадт, где окончил Высшую техническую школу, получив диплом инженера. В 1910 году вернулся в Россию, во время Мировой войны сослан,
