Но что за дело до старины и обычая дедовского богатырю в иноземном наряде, что стоит впереди всех, сложив мощные руки на широкой груди и грозно нахмурив брови?.. Царь Петр Алексеевич со своими подвижниками старую Русь к земле пригнул, крепко иноземные новшества в прародительском краю насадил. И ныне от наследника своего царевича Алексея Петровича он присягу берет: служил бы царевич верой и правдою воле его царской и с нового пути в старую тьму да невежество не сворачивал!
Вот и сам царевич перед аналоем стоит, клятвенные слова громко повторяет. И тоже одет по-иноземному. Столпились вокруг любимцы царя Петра, вскормленные им. Одних он из грязи в князи поднял, других из знатных родов за доблесть выбрал. Тут и Меншиков, и Ягужинский, и Шафиров, и Апраксин, и Голицын, и Толстой, и Шереметев. Много нужно верных слуг царю. Ведет он жестокий бой не только со своей стариной – с наследием царевны Софьи, с расколом, лихоимством и невежеством. Ведет он бой и с врагами зарубежными – с исконным недругом шведом. И хочет Петр Алексеевич спокоен быть, хочет на сына своего и наследника надежду питать. Обучен уже царевич наукам иноземным. Посылает его царь заграницу – отыскал ему невесту, принцессу немецкую. Но доглядчики на молодого царевича много недоброго наговорили. Будто он сердцем своим к старине склонен, будто его попы да монахи против отца научают. И теперь берет царь с сына клятву страшную. Пусть великое дело царя Петра и по смерти его вперед идет! Пусть царевич не сводит Русь с пути великого, широкого, державной волей ей открытого!
Слушает Петр Алексеевич звонкий, но робкий голос сына. Лицом не светлеет, и густые брови на его челе не расходятся. Черные безотрадные мысли одолевают царя.
«Нет, – думает он, – не такого бы наследника и помощника мне надо! Возрос он близ матери. Дядьки да попы темнотою и суеверием смутили его разум. Раньше бы за него взяться! Бранное дело ему не по душе. Только разве не строптив и воле отцовой послушен. Да ведь сие – одна видимость! Чай, в душе-то на отца ропщет! Нарышкины да Вяземские его испортили! Ну, да Господь Бог милостив. Авось, в иноземщине образумится».
Также сумрачно глядели на царевича царские любимцы. Не по душе он им – тихий, богобоязливый. Через силу делит он с ними труды тяжелые. А в буйных хмельных забавах он им не товарищ. Не такого наследника хотели бы они царю!
Но всех горше, всех темнее на душе у самого царевича. Говорит он послушно слова страшной присяги, а невеселые мысли роем клубятся в смятенном уме…
«Ох, суров и неласков ко мне батюшка. Не видал я никогда на лице его светлой улыбки, не видал от него ласки отцовской. И к чему сию присягу страшную повелел он мне ныне принести? Не замышляю я ничего супротив его воли, не стану я его ворогам мирволить. Лишь одного не могу я пересилить: жаль мне царицу матушку, что в заключении век свой доживает. Жаль мне старого обычая, богобоязненного, тихого, истового. Не по сердцу мне сии наряды иноземные. Не по сердцу служба бранная. И пуще всего страшит меня иноземщина. Буду я сиротой жить коротать в чужой лютерской стране, вдалеке от теремов родных, от православных храмов. Лучше бы мне простым человеком родиться. Принял бы я схиму и прожил бы до смертного часа в мире и благочестии… Мне ли на престоле сидеть? Мне ли новшества вводить в земле православной?!»
И так царевич закручинился, что в словах клятвенных оговорился. Молнией сверкнул на него взор отца, и под сводами древнего храма прозвучал голос Петра, словно в тревожной тиши гулко ударил медный колокол:
– Алексей! Чти присягу с должным вниманием, с точностью нарочитою!
Царевич задрожал всем телом. В рядах царских любимцев послышался злорадный шепот. И снова на смену медного царского голоса раздался в храме робкий, дрожащий голос царевича:
– Аще приступлю сию клятву, да не будет душе моей спасения вечного, да не будет памяти моей благословения, да не взыду на престол прародительский, да ввержен буду в гиену огненную…
Грозные мысли все сильнее и сильнее вырастают в мощном, непреклонном уме царя: «Буде царевич от моего дела отворотится, буде замыслит он Русь на старое повести – отрекусь я от сына своего, и вырву из сердца его на веки вечные».
Так в темном старинном храме стояли друг подле друга Русь новая, великая, грозная в своем шествии победном, и Русь древняя, робкая, побежденная, видящая свой конец неминуемый.
В. Лебедев
Поразительный пример верности
Очи Моя на верныя земли.
(Пс. 100, 6)1Весною 1707 года царь Петр Алексеевич во время своего пребывания в Москве поручил князю Федору Юрьевичу Ромодановскому заняться благоустройством острожного дела. И вот отправился Ромодановский осматривать застенки и тюрьмы московские. Прибыв в колодную тюрьму, он, в сопровождении смотрителя и стражи, прошел по всем коридорам ее, заглядывая в камеры и расспрашивая о преступниках.
Вдруг один из колодников говорит ему:
– Светлейший князь! Знаем мы, что ты человек набожный и богобоязненный, почитаешь память святых угодников, наипаче же чтишь святителя нашего Николая Чудотворца. Так вот, ради него-то, милосердного, окажи свою милость щедрую, отпусти меня домой на побывку – всего лишь на два дня.
– Что?! – изумленно воскликнул Ромодановский. – Да в уме ли ты, что решаешься просить об этом?
– Я в полном уме и памяти, – продолжал колодник. – Скажу лишь, что на моей родине очень почитают праздник вешнего Николы. Там в сельском храме есть престол угоднику. К тому же стосковался я по молодой жене и деткам малым. Обнять и расцеловать хочу их. Отпусти меня…
– Что это за человек? – спросил князь.
– Убийца царского воина.
– Какого?
– Убил преображенца, – пояснил смотритель. – Правда, совершил преступление в запальчивости…
Тем временем колодник продолжал:
– Милосердный князь! Действительно, я преступник большой. Каюсь в том пред людьми и Богом. А все-таки хотелось бы побывать на родине. Прошусь всего только на два дня, и будь уверен, что на третий день сам вернусь сюда.
Понравилась столь открытая речь арестанта князю, и спросил он его:
– А кто поручится в этом за тебя?
– Святой Николай Чудотворец, – отвечал заключенный. – Он, угодник Божий, будет порукою мне на случай соблазна.
Взглянул тут Ромодановский прямо в глаза арестанту, и что-то
