«Нет, сохраню дочку, – думал старый боярин, – не дам погибнуть ей в заморских соблазнах. Может, и впрямь антихрист пришел, как говорят умные люди… А Измайлова впредь не принимать».
Успокоенный этими соображениями, Курослепов шел по саду. Невдалеке он услышал веселый звонкий смех и узнал голос Настеньки. Он умиленно вздохнул. Кого и любить-то боярину, кроме его единственной ненаглядной доченьки! Едва он завернул на поперечную аллею, ведшую от горы с озера, где любила кататься Настенька, как увидел мчащиеся с горы сани и услышал громкий мужской голос:
– Берегись!
Сила Иванович едва успел отскочить в сторону, как мимо него пронеслись раскатившиеся с горы сани. Дух занялся у боярина, когда он увидел в санях спереди веселое лицо Измайлова, а за ним крепко уцепившуюся за него, смеющуюся Настеньку.
Да разве это виданное дело! Да что же это такое! Да кабы он даже женихом был, и то того допустить нельзя!
А молодые люди, узнав старика, помертвели.
Едва отдышался Сила Иванович и зычным голосом крикнул:
– Настасья!
Настенька от страху свалилась с саней, вскочила, отряхнулась и подбежала к отцу. За ней торопливо и с достоинством шел Лев Александрович.
– Домой, к себе, сейчас же! – гневно крикнул старик, как только подошла к нему Настя.
Она молча повернулась и бегом бросилась к дому.
Со шляпой в руке Измайлов подошел к старику.
– Пока вы отдыхали, я вас поджидал, – произнес он, низко кланяясь.
– Я на тебя царю пожалуюсь! – злобно крикнул Курослепов.
– Не понимаю, боярин, чего гневаться изволите? – спокойно ответил Левушка.
– Девичий вор! – закричал во все горло Сила Иванович. – Ты не понимаешь!.. Будет тебе ужо… Пошел вон!
Измайлов побледнел и отступил на шаг.
– Если бы вы не были стариком и отцом Настасьи Силовны, – сдержанно произнес Измайлов, – я бы потребовал от вас сатисфакции!
– А что я Настасьин отец, тебе, молокососу, до того дела нет! – заорал Курослепов. – А ваша там сатисфакция… Тьфу, и слово-то экое поганое выдумали!.. Так вот тебе моя сатисфакция!
С этими словами старик показал Измайлову увесистый кулак и тяжелой походкой направился к дому.
Долго с непокрытой головой стоял Измайлов и смотрел ему вслед.
– Ладно, – произнес он, наконец, нахлобучивая шапку, – тоже и мы не лыком шиты. Посмотрим, чья возьмет!
5Бедной Настеньке было запрещено выходить из своих горниц и приказано было готовиться к поездке к Новому году в Коломну.
Настенька горько заплакала. Она так мечтала об этом приближающемся празднике, так много ждала от него… Впервые в жизни слышала она речи, от которых замирало ее сердце. Еще сегодня, когда приехал Измайлов и гулял с нею по саду, она поняла, как дорог ей этот человек. И он ясно намекнул ей, что надеется на вечное счастье с ней. И вместо всего этого – монастырь, суровая тетка, а потом снова эта скучная, однообразная жизнь взаперти, с мамушками да сенными девушками, пока отец не найдет ей жениха. Себе, а не ей по сердцу.
Было о чем поплакать Настеньке, но девичий ум изворотлив…
Когда все было готово к отъезду боярышни и сам боярин пошел сообщить ей об этом, он застал свою дочку в постели. Настенька лежала пластом, с закрытыми глазами, по-видимому, никого не узнавая. Около нее суетились мамушки. Испуганный боярин послал за лекарем, но почему-то лекаря не нашли. Чему боярин был даже рад, так как не верил никаким лекарям. А бабка Анфиса обещалась к утру поставить боярышню на ноги.
Боярин пошел к себе.
Измайлов же не терял времени.
Царь действительно был нездоров, и Измайлов, как царский денщик, в эту ночь должен был дежурить при нем. Несмотря на нездоровье, Петр ни за что не хотел лежать в постели. Он мужественно переносил приступы той страшной болезни, которая три года спустя свела его в преждевременную могилу.
Ни одной минуты царь не оставался без дела: читал, писал, только не принимал к себе. Когда приступы были особенно сильны, он, зажав в зубах короткую голландскую шкиперскую трубку, крупными и тяжелыми шагами ходил по комнате; и только подергиванье плеч и головы выказывало затаенное страданье.
Измайлов попал на дежурство, когда у царя только что кончился припадок, и он чувствовал себя хорошо. Даже потребовал анисовой водки и крендель. Измайлов воспользовался хорошим настроением царя и исподволь повел речь о боярине Курослепове и его дочке. Он сумел живо и смехотворно рассказать, как сегодня налетел с санями на боярина, как он бранился и хотел жаловаться царю.
– Да ты никак, Левушка, жениться задумал? – усмехаясь, сказал царь.
Измайлов смущенно потупился.
– Ага, – продолжал царь. – Ну, что ж… Только вот не знаю, что скажет боярин… Ведь ты – рыло скобленое, да еще обасурманился.
И царь засмеялся.
– А уж и потеху мы состроим, Левушка, – весело, как юноша, заговорил царь. – А тебя я знаю, – уже серьезно добавил Петр, – и дочь Курослепова не может быть худа…
Измайлов, взволнованный и радостный, поцеловал руку царя.
6Боярин был в отчаянии: шли дни, а Настенька не поправлялась. Правда, она уже была в памяти, но еще слаба и все лежала.
В первый день Нового года боярин был в Кремле на торжественной обедне в присутствии царя. Когда он по окончании обедни принес поздравления царю, Петр ошеломил его вопросом о дочери. И когда Курослепов ответил, что его дочь больна, царь покачал головой и промолвил:
– Ладно, ужо мы посмотрим ее с лекарем.
Курослепов низко поклонился. Он знал обычай царя ездить в этот день по ближним людям славословить.
Петр всегда держал слово, и не прошло трех часов, как от ворот прибежали холопы с криками: «Едут! Едут!»
Старый боярин выскочил за ворота и обомлел. Необычайная процессия приближалась к его дому. Впереди верхом на осле ехал рослый толстяк в красном одеянии, с тиарой на голове. За ним в черных и красных плащах ехало еще человек десять-двенадцать – кто на чем…
Курослепов смотрел и не верил глазам. На улице у всех дворов стояли любопытные, смотря на чудных наездников. Один сидел на корове задом наперед и неистово дул в трубку. Другого везли верхом на бочке. Третий, карлик, сидел на козле с золотыми рогами. Дикие звуки труб и барабанов наполняли воздух.
Двое скороходов подбежали к воротам и закричали:
– Открывай ворота, боярин! Всепьянейший папа со своими кардиналами едет к тебе в гости.
При громком хохоте собравшихся всепьянейшая коллегия въехала на широкий боярский
