— Занята, — буркнул командир порта, не поднимая глаз от реестра. — К тому же мы ей не интересны. Отвыкла совершенно от общества.
— Это в каком же, простите, смысле?
— Говорит невпопад… — Машин оторвался от своих документов и посмотрел на гостя, словно пытаясь понять, на что ему далась чужая жена.
— Быть может, ради меня она сделает исключение?
— Зачем?
— Затем, что я испытываю неловкость.
Хозяин дома был явно озадачен. От умильности, с какой он испрашивал документы на груз, не осталось даже следа.
— Неловкость?.. Какого рода?
— Послушайте, Ростислав Григорьевич, вы меня очень обяжете, если пригласите свою супругу посидеть с нами за столом.
Машин секунду неподвижно смотрел на Невельского, а затем, не меняя позы, громко позвал:
— Родная, зайди, пожалуйста, к нам!
Полураскрытая дверь тут же распахнулась на всю ширину, и в комнату вошла хрупкая тридцатилетняя женщина в скромном платье. Ее темные волосы были убраны в прическу, модную у петербургских дам лет семь-восемь назад, и по тщательности этой прически Невельской понял, как сильно она скучает без Петербурга и без оставленной где-то там своей молодости.
Поднявшись со стула, он обернулся на Машина в ожидании, чтобы тот представил их друг другу, однако хозяин дома уже вновь с головой погрузился в свои вожделенные списки.
— Китайки маловато привезли, — озадаченно бормотал он. — И табаку надо было побольше… Куда мне с этим? Курам же на смех.
Супруга командира порта остановилась перед гостем и, видимо, смущенная его побитым оспой лицом, опустила взгляд ему на ноги. Невельской был обут в домашние туфли ее мужа.
— Сапоги ваши скоро будут готовы, — сказала она нежным и как бы слегка испуганным голосом. — Я вестовому велела их почистить, но он к воде убежал. Корабль ваш смотреть… Там, на берегу, теперь весь Петропавловск.
— Вот, а вы мне не верили, — подал голос хозяин, не поднимая, впрочем, головы. — Невпопад говорит, я предупреждал.
— Мне вполне удобно в этих туфлях, — заверил хозяйку Невельской, ожидая, пока она сядет за стол.
В дверь, которая так и осталась неприкрытой, протиснулся давешний чиновник. Вид у него был еще более взволнованный, чем прежде.
— Ростислав Григорьевич! — жарко зашептал он. — На минуточку можно?
— Уйди, — ответил командир порта. — Не до тебя сейчас.
Чиновник попятился, намереваясь исполнить волю начальника, но потом все же не удержался:
— Там казаки Юшина привели…
Хозяин дома оторвался от бумаг и посмотрел на своего подчиненного. Взгляд его сделался холодным и острым.
— Где нашли?
— У ительменов[94] пряталея — на Катангыч. Он для них, оказывается, припасы украл. Жениться хотел. — Чиновник покосился на супругу начальника, словно сомневался, продолжать или нет, и затем все же продолжил: — Они ему просто так девку отдавать не хотели. Вот и решился он на покражу.
— Миром обошлось?
— Почти, Ростислав Григорьевич. Немного совсем начудили. Двух человек им помяли ребята слегка — и все. Иначе те ни в какую. Угодил им Юшин, видать.
Хозяин дома вздохнул и покачал головой.
— Ладно, китайки отправь им на днях два рулона. Замиримся.
— Так нету китайки, Ростислав Григорьевич. Кончилась вся.
— Теперь есть! — Машин со счастливой улыбкой поднял над головой судовые документы с «Байкала» и для вящей убедительности потряс ими в воздухе. — А этого завтра повесим. Сегодня уж недосуг.
После ухода чиновника Невельской не мог не выразить своего недоумения.
— Чему же тут удивляться? — упрекнул его Машин. — У меня четыре отряда неделю по сопкам бегали, чтобы этого вора поймать. А у людей, между прочим, семьи — их кормить надо… И как это вы говорите, что без суда? Я, Геннадий Иванович, на Камчатке и есть суд. И как суд я вам говорю: казенное имущество должно оставаться неприкосновенным. Иначе беда. Иначе тут, вообще, все набок повалится.
— Ну, так уж и набок? Да много ли он там украл? А вы его сразу в петлю. Это же дикость. Или цивилизация до Камчатки еще не добралась?
— Напротив! Совершенно напротив! — разгорячился хозяин. — Если насчет цивилизации, так у нас тут чистая Европа! А вот в тех местах, куда вы направляетесь, — там точно людей едят.
— Как едят? — опешил Невельской, не заметив, что Машин искусно перескочил со своего предмета на предмет, весьма трепетный для собеседника.
— Самым натуральным образом. Когда варят, когда так жуют. Хорошо еще — не живьем.
— Я, разумеется, слышал о каннибалах… Но разве они… Мне казалось, подобные нравы практикуются гораздо южней — на Новой Гвинее.
— Так сахалинские да амурские гиляки, Геннадий Иванович, как раз родом из тех мест! На здешних-то инородцев они совсем непохожи. Так что вы там приглядывайте за командой. Неровен час — утащат кого-нибудь на закуску.
Машин жизнерадостно рассмеялся, однако гость его не был готов разделить с ним веселья.
— Как же вы можете, Ростислав Григорьевич, так спокойно об этом говорить?
— А как мне еще об этом говорить? — подивился хозяин дома. — Покраснев от натуги, что ли? Или как-то особо приседая? Говорю как есть: едят людей там.
— Он шутит, — вмешалась молчавшая дотоле супруга начальника Камчатки. — Не принимайте, пожалуйста, всерьез.
— Конечно, не принимайте, — снова захохотал Машин. — Но ухо при этом держите востро. Они там, говорят, в медведей умеют превращаться. Ушлый народ.
Невельской понял, что странный цирк насчет каннибалов явился маленькой местью хозяина за вмешательство гостя в его дела — за пусть небольшое, но все же сомнение в его авторитете, однако здесь было еще кое-что. Машин, сам, очевидно, того не желая, проговорился в своем раздражении об очень важном моменте. Оказывается, он знал истинную цель прибытия транспорта «Байкал» в эти воды, а значит, имел на сей счет инструкции. Получить же их он мог только с губернаторской почтой из Иркутска, и, следовательно, письма для Невельского тоже прибыли в Петропавловск. Отчего командир порта не вручил их ему немедленно по прибытии, оставалось пока загадкой. Возможно, он хотел, чтобы командир «Байкала» сам спросил о них, признавая таким образом свою зависимость и подчиненное состояние.
Глядя на широко улыбавшегося ему капитана 1 ранга, Невельской вспомнил слова господина Семенова, который предупреждал о чем-то подобном перед выходом транспорта из Кронштадта. Целиком поглощенный предстоящим походом, он тогда не придал этим словам надлежащего значения, а вот сейчас они всплыли в его памяти сами собой.
«Что ни начальник там — то непременно царь и бог. Первые года три еще, как правило, дружит с головой, но потом идеи про всемогущество начинаются и прочая ерунда. Над ним ведь там — никого. Только небо. Вот и приходят фантазии».
Несмотря на жаркое желание узнать наконец дальнейшую свою судьбу, как и судьбу всех офицеров и команды «Байкала», Невельской нашел в себе силы противостоять этому порыву, поскольку не считал достойным подкармливать зверя, возможно, уже поселившегося в душе нынешнего начальника Камчатки. Дабы отвлечься от непрестанных мыслей об инструкции, которая наверняка лежала в кабинете у Машина и на
