Внизу уже почти никого нет, все разошлись по домам. Лераиш закладывает руки за голову, ложится на спину; и конец дня вызывает лишь улыбку и легкую истому в груди. Сегодня его очередь стоять на посту у входа, так что ночь не обернется сном. Он широко зевает, а затем лениво поднимается на ноги. Растирает ладонями лицо и раскрывается. Подхватывая воздух крыльями, спрыгивает вниз, неспешно парит спиралью вокруг исполинского сталагната, ощущая, как легкий сквозняк приятно скользит по крыльям. У самой поверхности делает мощный взмах, смягчая приземление настолько, что оно кажется почти бесшумным.
Хотя долететь до выхода не составит труда, но времени остается достаточно, чтобы неспешно пройтись пешком мимо засыпающих домов. Где редкие лица с черными глазами мягко улыбаются и кивают, желая таким жестом спокойной ночи. Лераиш отвечает тем же. Он заметил еще давно, что если идти с понурой головой, смотря лишь себе под ноги, то никто из шейдим не пристанет с расспросами, никто не станет смотреть в глаза и улыбаться, тем самым уважая личное пространство, уважая право остаться наедине со своими мыслями в толпе. Наверное, так поступает семья? Позволяя для начала самому разобраться в себе.
Он проходит мимо бурсы, а в оконном проеме третьего этажа видит лицо Рино, от которого тянуться темные дымчатые нити. Снова тренируется, думает Лераиш, поднимая руку, чтобы привлечь внимание юного шеда. Тот улавливает движения внизу и переводит взгляд.
— А ну быстро спать! — шипит Лераиш, стараясь не повышать голос. — Если завтра хоть раз зевнешь — на ристалище не пущу!
Глаза Рино тут же округляются, и он мгновенно исчезает. Свет гаснет.
— Вот так, — одними губами произносит Лераиш.
Он поднимается по лестнице на тот самый выступ, откуда впервые созерцал такой крошечный, и в то же время огромный мир шейдим; затем попадает в темный коридор и выходит к оазису с озерцом и пышной зеленью, над которым в скале зияет огромная дыра. Лераиш смотрит на столп лунного света, который в темноте кажется густым, как молоко.
— Надо же, — звучит знакомый голос из тени. — Падший принц снизошел до ночного дежурства.
Сэйми выходит ближе к свету, бесшумно, только шелест цепи выдает ее местоположение.
— Может, преклонишь колено перед принцем? — иронично произносит Лераиш; а в ответ получает цепное копье. Длиннее и тяжелее, чем у Сэйми. Он крепит стальной наруч, смягченные кожаной подкладкой, к предплечью; затягивает четыре ремня.
— Очень мило, что ты решила польстить своим присутствием. Сама напросилась? — язвит Лераиш, опуская взгляд на ее бедра, на одном из которых прикреплена пятерка джерид[16].
— Поменялась очередью с Рига́рром. — Снова ее хищная улыбка, снова тот взгляд, под которым Лераиш ощущает себя прозрачным сосудом, содержимое которого пристально рассматривают под солнцем. За все годы он так и не привык к нему.
Лераиш отворачивается, а затем, взлетает вверх, к огромному выступу с нишей, что тонет во тьме. За ним сразу же взлетает Сэйми. Он опускается на мягкую волчью шкуру, заботливо оставленную Баббаром. Чтобы «шейдимчики» находились в тепле, как он тогда пояснил.
А сейчас он ждет очередных иронично-саркастичных уколов от Сэйми, которая просто не умеет общаться нормально. По крайне мере с Лераишем. И в особенности после того случая, когда Лифантия объявил начало тренировок с цепным копьем — элитным оружием хегальдин — под предводительством Лерайе. Многие из шейдим знали его, еще будучи «серыми» трудягами внутри стен Эрриал-Тея. В тот день, продемонстрированное падшим принцем, заставило раскрыть рты даже самых матерых охотников, вызвав восторг, смешавшийся с удивлением — ведь многие из них считали сыновей архонта изнеженными бездельниками. И только Сэйми вышла на построенное ристалище, сказав, что это не более, чем цирк. Дешевое представление, а на деле данная палочка неспособна ни на что. Она бросила вызов Лераишу, сказав, что нет ничего лучше, чем хороший заточенный кинжал или топор; и в первые же мгновения оказалась на лопатках с затягивающейся цепью на шее. На следующий же неделе, она стояла рядом с мужчинами, осваивая базовые движения с копьем. Единственная среди шейд на тот момент.
— Расскажи мне об Эрриал-Тея, — раздается за спиной голос Сэйми, на удивление мягкий. Без саркастичных нот. Кажется, будто Лераиш слышит голос совсем другого шейдима.
— Что ты хочешь узнать?
— Все. Я ведь родилась здесь, и в моем представлении мир, из которого пришел ты, как многие, это огромная тюрьма, окруженная горами и стеной. — Сэйми садиться рядом с Лераишем, пожимает под себя ноги и опускает подборок на колени. Сейчас она похожа на хрупкую беззащитную шейду. — Правда, что крылья хегальдин, их размер, зависит от счастья? От испытываемых эмоций и чувств?
— Да.
— Получается, что чем счастливее птенчик, тем больше его крылышки? — ее голоса снова касаются ироничные нотки; а левая бровь насмешливо приподнимается.
— Верно.
— Отец рассказывал, что в Эрриал-Тея не все счастливы. Многие даже не могут летать. Почему так? Почему все не могут быть счастливыми? Почему не все могут летать?
Лераиш какое-то время молчит, обдумывая слова Сэйми и всматриваясь в прозрачное озерцо внизу. Он никогда не задавался подобными вопросами, и вся жизнь его до момента взлета к Колоссу походила на праздник. Эти воспоминания сейчас пестрят золотом солнца, звучат хлопками белоснежных крыльев, и повсюду круговерть парящих перьев.
— Не знаю. Может, потому, что так не может быть?
— Может. Отшельники тому подтверждение. Все могут летать без исключения. А за стенами Эрриал-Тея есть «серые». С крошечными детскими крыльями. Разве это жизнь? Когда у тебя есть крылья, а ты не можешь летать, хотя и рожден для этого.
— Не знаю. Я был рожден уже в том порядке, который имеется сейчас, с неформальным разделением на «серых» и «летунов». Принимал это, как само собой разумеющиеся. — Лераиш пожимает плечами. — Не я строил мир Эрриал-Тея, не я диктовал условия. А теперь знаю, что их диктует даже не архонт.
— Мир хегальдин — дерьмо! — произносит Сэйми так, будто сплевывает нечто противное. — Будучи одним целым, все равно умудряются разделиться. Одни паразитируют на других.
— А Колосс! Расскажи мне о
