— Нет уж! Никакого следующего раза! Ты хоть знаешь, какая эта тварь прыткая, и как тяжело ее было заколоть?! — вскрикивает Сэйми.
— Очень нелегко, — на выдохе добавляет Лераиш.
— Ладушки, ребятки! Убедили! Тогда я пошел за помощью, все же шинковать эту зверюгу здесь лучше внутри.
И, отдалившись на небольшое расстояние, Гронго улетает к водопаду.
— Может, рорхарн, как тот светик? Ну… Заблудился? — предполагает Лераиш, обращаясь к Лифантии.
— Все может быть. Будем надеется, что это и правда случайность.
* * *— В общем-то, очень даже неплохо, — произносит Сэйми с набитым ртом. Она внимательно изучает наполовину обглоданную кость, а затем переводит взгляд на брата.
— Жирноват, — добавляет Баббар, которого этот факт, судя по всему, совсем не смущает.
Лиррия стоит у входа в кухню, наблюдая за лакомящимися шейдимами, которых собралось так много, что пришлось вынести еще несколько столов; через мгновение на ее плечи опускается ладони Лифантии. Он обнимает жену и шепчет на ухо:
— Похоже, небольшое приключение породило большое пиршество?
Она молча пожимает плечами, улыбаясь в пустоту, а спустя какое-то время говорит:
— Надеюсь, что подобных причин больше не случится. В этот раз им повезло…
— Нет, — перебивает Лифантия. — В этот раз не просто повезло, они знали, что нужно делать, знали, как себя вести. Они стали более подготовлены не только духом. Об этом я и говорил.
— Тебе нужны подготовленные убийцы? — сухо спрашивает Лиррия.
— Силен тот, у кого за плечами есть история. История из сильных поступков, самопожертвования и борьбы. И сейчас мы творим свою историю, которая ляжет в основе новых поступков, которая наполнит верой в себя каждого шейдима.
— У хегальдин уже есть история…
— Она лжива, и никто в нее не верит. Всем плевать. Они забылись. Слишком расслабились за непреступными стенам Эрриал-Тея. Они забыли свою войну с шиагаррами. Лишь гонка за крыльями — вот их цель. А те, у кого крылья есть — утопают в достатке, не зная, куда себя деть. Им подменили понятия «счастье», заменив его слепым стремлением за крыльями. Они загубили то, что дано от природы, а теперь тратят целую жизнь, чтобы обрести это вновь. Они перестали видеть сами, теперь их глаза — это религия, стереотипы.
Лифантия внезапно замолкает.
— Ты борешься за свой народ, за новые убеждения или просто жаждешь отомстить за Ариадну? — Лиррия видит, как пальцы мужа сжимаются в кулаки при упоминании этого имени. — Ты же не один, кто потерял близких людей, все жаждут, но…
— Тогда отомстить смогут все! Каждый должен увидеть, что их беды не остались неуслышанными. О них помнят, и виновные понесут наказание. Все, кто причинял нам страдания поплатятся! Именно так должна поступать семья, не давая в обиду своих, не забывая обо всем плохом, что ей причинили.
Лиррия тяжело вздыхает:
— Иногда я даже не могу понять, — она поворачивается и пристально всматривается в глаза мужа. — Что ведет тебя: действительно ли создать народ шейдим, создать историю или просто устроить кровавую бойню в ответ за убитую дочь?
— Наверное, — неуверенно начинает Лифантия. — Наверное, нет грани. Я жажду отомстить равно также, как хочу, чтобы этого больше не хотел никто. Чтобы не было больше причин для мести, и никто никогда не испытывал подобного.
— Тогда мы превратимся обратно в хегальдин, — с насмешкой произносит Лиррия.
— С иной историей…
— Истории переписываются. Сам ведь прекрасно знаешь. Ты и сам — часть истории хегальдин. Часть лживой истории.
Лифантия устало вздыхает, и его руки крепче прижимают к себе жену.
— Любишь ты пререкаться. С таким настроем можно лишь топтаться на месте. Все, что хорошо — плохо. Все, что плохо — еще хуже. Пока мы расширяем наш мир, все остается в порядке, но стоит остановиться, и хаос тут же нас догонит.
Глава 6
Каин и Лилит
Лилит открывает глаза, но ее сознание не в силах принять окружающий мир; оно отказывается принимать происходящее. И во тьме внутренний вопрос отдается тошнотой и болезненным эхом в голове. Маленькая шейда слепо ощупывает пространство перед собой, и пальцы ощущают колючую ткань и холод стали. Ее веки судорожно дергаются, но тьма не рассеивается, и в это мгновение страх сжимает желудок ледяной когтистой лапой. Не вижу, звучит внутри панический голос. Ничего не вижу. Не вижу. Не вижу! Лилит поскуливает, лихорадочно растирая глаза, а затем, теряя равновесие, падает на каменный пол. Слепо отползает к стене, и ее рвет; так сильно, что последние спазмы выдавливают из глотки лишь сухой хрип. Лицо искажается немым рыданием, а губы, влажные от желчи, неустанно шепчут: «Мама».
Она инстинктивно забивается в угол, пряча лицо за волосами. По прошествии трех ударов сердца тьма перед глазами сгорает, как подожженная бумага. Остается лишь тусклый отсвет пламени, рассекаемый вертикальными тенями. В голове возникает образ клетки, которая тут же расчерчивает реальность металлическими прутьями. Лилит прячет влажное лицо за ладонями, плотнее поджимает под себя колени; ее маленькие крылья опускаются на плечи, а губы по-прежнему нашептывают одно и то же слово.
Кажется, будто потоки времени огибают Лилит также, как река огибает подводные камни. Их почти слышно. Они почти ощутимы. Но все же, их течение не остаются не замеченным; обтачивая Лилит, как вода обтачивает камень. Ее мысли сгорают в бесконечном плаче, а вместо слез лишь горький пепел, что режет глаза.
В бесконечном мраке Лилит не замечает, как день сменяется ночью. Она не выходит из угла, и беспросветная реальность периодически обрывается беспокойным сном. Через какое-то время Лилит замечает, что часть волос, за которой раньше прятался черный глаз, теперь окрашен сединой.
В какой-то момент маленькая шейда решает подползти к решетке, и в сумрачном свете факелов она видит ряд камер. Пустых. За все время, проведенное здесь, она не услышала ни звука. Значит, она действительно одна. Лилит не понимает почему, но эта мысль заставила вновь ощутить болезненную пустоту внутри. В несколько ударов сердца она пересекает свою камеру и вновь вжимается в угол. Закрывается крыльями, надеясь, что следующего пробуждения не будет. Тогда тьма останется непроглядной, а спокойствие вечным.
Тени на стене вздрагивают. Лилит
