Цааха уползает после того, как юноша начал пытаться повторить продемонстрированное отцом. Неуклюже, без той гипнотизирующей грации и силы, которая приковывала внимание девочки.
Позже Цааха возвращается домой, где застает отца, который заканчивает разделывать тушу рорхарна; и мать, что мастерски срезает густую жесткую шерсть лохматой твари, используя две пары рук одновременно.
— Почему мальчишки не хотят брать меня с собой? — сходу возмущается Цаха.
Отец улыбается. Он переводит взгляд на жену, но та лишь тяжело вздыхает, замечая, как требовательный взгляд дочери следует по той же траектории.
— Потому что у мальчиков совсем иная роль в племени. Они охотники и воины, они являются опорой своего племени. А девочки, в свою очередь, являются опорой для своих охотников и воинов.
— Куда мы без женщин. — Отец убирает мясо в плетеную корзину, окунает руки в таз с водой, которая сразу же окрашивается красным. — Умрем от первой же царапины, в которую попадет какая-нибудь зараза.
Цааха недовольно скрещивает четыре руки и сжимает губы в тонкую линию:
— Я тоже хочу быть воином! Я тоже хочу охотиться! Уметь драться, как воины Хаганши! — Цааха чуть приподнимается на хвосте и старается повторить те плавные движения телом из стороны в сторону, за которыми наблюдала, войдя в коммуну.
Отец хочет что-то сказать, но его тут же перебивает мать:
— Делай то, что хочешь. Не думай пока о будущем, о том, что должна будешь сделать и кем должна стать. Просто будь тем ребенком, каким тебе хочется. — Хария мягко улыбается дочери.
После услышанных слов Цааха улыбается, а затем уползает к общему огню в центр Харгоно-Рааш, где скоро начнется общая вечерняя трапеза.
— Ты даешь ложные ей ложные надежды, Хария. Роль женщины в племени определена с рождения. Так же, как и роль мужчины. — Рааштор хмурится, смотря на жену, которая продолжает улыбаться, срезая шерсть.
— Она успеет еще столкнуться с теми трудностями, которая таит в себе взрослая жизнь.
— Это что еще за слова, женщина? — глаза Рааштор округляются. — Тебе со мной тяжело?
Хария смеется, но ничего не отвечает.
На следующее утро Цааха просыпается раньше родителей. Она сонно потягивается, в своей комнате, отеленной от родителей стеной из бревен бледных дубов. Тело жаждет расслабить мышцы, а сознание — вновь забыться сном; но вопреки этому Цааха упирается руками в землю и поднимается на хвост. Она нарочно дышит глубоко, чтобы прогнать усталость; после чего бесшумно выползает на улицу. В темноте ее продолговатые зрачки расширяются до предела. Цааха умывает лицо водой из ведра, а потом сразу направляется к выходу из Харгоно-Рааш.
По пути ей встречается лишь пожилая женщина, чье лицо направлено к светлеющему небу, а взгляд, как кажется Цааха, направлен внутрь самой себя: в собственные мысли, к воспоминаниям. На мгновение она воображает себя такой же: сидящей на скамье перед восходом солнца, копаясь в прошлом, выискивая те воспоминания, что заставят улыбнуться или хотя бы дадут понять, что она была живой, она была той, кем хотела.
Цааха отводит взгляд от женщины, ощущая внутри странное воодушевление. Важнее ведь вспоминать себя такой, какой я хотела бы быть, а не такой, какой меня хочет видеть племя, думает она. В старости, когда смерть близка, когда остается только вспоминать. Цааха облизывает холодные губы и уже с большей уверенностью покидает коммуну, скользя к опушке Бледного леса, где за холмом скрывается небольшое озеро. Там ее никто увидит.
Серые тучи быстро закрывают собой небо, и к тому времени, как Цааха доползает до нужно места, начинает идти снег. Она осматривается, убеждается, что поблизости нет посторонних глаз, а затем пытается повторить те движения, что показывал Хаганши своему сыну. Цааха приподнимается на хвосте и старается двигаться из стороны в сторону также плавно, как делал это воин, но мышцы, непривыкшие к подобным нагрузкам, быстро устают; а сами движения получаются слишком резкими и нелепыми. Раз за разом, после коротких передышек, Цааха вновь поднимается на хвосте и повторяет движения по памяти, смотря на свое отражение в озере.
Снова и снова.
Пока мышцы не отказываются слушаться настолько, что результаты последующих попыток становятся все хуже.
После очередной передышки, Цааха сворачивает хвост в спираль вокруг себя, а затем выталкивает себя в воздух. Мягко приземляется обратно на хвост. Еще несколько повторений, и в крайней попытке — она старается закрутить тело, чтобы перебросить хвост через себя, но инерции вращения не хватает, и Цааха падает на голову, рефлекторно выставив руки. Тяжелый хвост обрушивается следом и больно врезается в лицо. Цааха ощущает, как холодная кровь вытекает из носа. Крепко стискивая зубы и сдерживая рыдание внутри, Цааха подползает к озеру. Смывает кровь с лица, убирает прилипшие пряди черных волос. Сейчас ей хочется все бросить, вернуться домой и прижаться к матери. Но одна мысль не позволяет даже взглянуть Цааха в направлении к Харгоно-Рааш — она будет жалеть, если не доведет начатого до конца или же до того момента, когда станет ясным, что Цааха не может стать воином.
В следующий раз она подползает к тому месту, возле озера, где дно резко уходить вглубь, после чего прыгает без страха упасть и разбить себе нос в очередной раз. Вода смягчает падение.
К вечеру Цааха возвращается в коммуну к общему костру, где все племя занято приготовлением пойманной добычи. Каждый берет себе столько, сколько хочет.
Обычай, что сохранился с самого рождения расы шиагарр: добывать пищу и делить ее со всеми своими соплеменниками.
Жадно вгрызаясь в мясо острыми зубами, Цааха глотает его почти не жуя.
— Устала? — спрашивает мать. — С утра тебя не видела.
— Устала, — коротко отвечает Цааха с набитым ртом; а затем старается уйти с темы: — А где папа?
— Был где-то здесь, — произносит Хария, оглядываясь по сторонам. — Наверное, снова говорит со старейшиной о том, чтобы собрать как можно больше шиагарр для следующей Большой Охоты, чтобы поохотиться на Хаарра Хан[25].
— Но ведь это опасно!
