— Будь ты на моем месте, я бы ударил сильнее.
Глаза Рахаанга начинают закатываться, но Гаахши кричит в самое ухо:
— Терпи! Умереть до испытания — позор для семьи!
Слова соплеменника действуют лучше, чем пощечина, и здоровый глаз Рахаанга обретает ясность. Раненый юноша стискивает зубы; в его мышцах снова ощущается сила. Кажется, будто ему уже не нужна помощь, несмотря на кровопотерю и полученные раны. Гаахши замечает, как дрожит голова Рахаанга, как сосуды в глазу лопаются, заливая белок кровью. Из уголка появляется красная капля и сразу стекает вдоль переносицы.
— Хотя оно для него уже пройдено, — добавляет Гаахши.
Их замечают, как только Бледный Лес остается позади.
Два воина Хаганши молча перехватывают раненного Рахаанга. Взгляд одного из них останавливается на ране Гаахши, но тот лишь отрицательно качает головой.
— Кто это сделал? — спрашивает один из воинов.
— Самка, — задыхаясь, отвечает Хаагенти. Коротко кивнув, Хаганши уносят раненного в поселение. — Она заметила нас.
— Тебе… тоже надо… — добавляет он, обращаясь к соплеменнику.
— Моя рана не такая серьезная, — говорит Гаахши ровным голосом. Хаагенти старается скрыть зависть от того, что дорога не вымотала товарища так, как его самого.
Они вместе вползают за стены Нохано-Рааш, и только сейчас Хаагенти ощущает, как начинают жечь царапины и ссадины на теле, как усталость заставляет опустить плечи.
— Ты смело сражался сегодня, — произносит Гаахши на прощание. — Желаю, чтобы Ханагана далась тебе легче, чем сегодняшний день.
В ответ Хаагенти лишь устало улыбается. Он разворачивается, чтобы направиться домой, но его тут же стискивают объятия матери.
— Живой, — шепчет она дрожащим голосом. — Живой.
Две пары ее рук плотно прижимают к себе сына; скользят по волосам, по закрученным спиралью рогам.
— Я видела Рахаанга. Едва живой… и весь в крови. Как же так получилось?
— Мне нужно промыть раны, — устало отвечает Хаагенти, не сопротивляясь объятиям матери.
И уже поздним вечером, когда племя шиагарр собирается у общего костра для того, чтобы разделить вечернюю трапезу, Гаахши отчитывается перед вождем, смотря тому прямо в глаза — не в обычаях хладнокровных склонять голову или отводить взгляд. И то, и другое является признаком слабости и неуважения.
По левую руку от соплеменника стоит Хаагенти, по правую — Рахаанга, рана на груди которого зашита нитью, сплетенной из шерсти рорхарна; а поврежденный глаз скрыт за повязкой. Видно, как тело раненного сотрясает крупная дрожь.
Вождь терпеливо выслушивает речь Гаахши, скрестив руки на груди, а затем заглядывает в глаза каждому юноше:
— Ваша несдержанность обернулась против вас самих. Ваша неосторожность могла стоить жизни всем троим. Отнять у матерей их единственных чад, а у отцов — наследников памяти своего рода — большое горе для семьи. Однако вы смогли убить самку гаранга без шааха, а это является нелегкой задачей даже опытных воинов Хаганши. Учитывая то, что она была беременной. Ваши отцы могут гордиться вашей силой и решимостью. — Вождь Шарахаар переводит взгляд на раненного Рахаанга: — Один же из вас сегодня сделал то, что не делал ни один шиагарр. Он смог пробудить в себе Раж еще до наступления испытания. Тем самым он спас себе жизнь, и сам того не сознавая, стал воином Хаганши.
Преодолевая боль, Рахаанга выпрямляется в спине и расправляет плечи.
— О вашем поступке услышит вся земля Роганрааш. И каждый юный шиагарр узнает, что Раж пробуждает не само испытание, а его внутренняя воля. Как только твои раны затянутся, — обращается вождь непосредственно к Рахаанга, — я нанесу символы воина Хаганши на твое тело.
После обращения вождя трое шиагарр расползаются к своим семьям.
— Горжусь твоим поступком.
Хаагенти наблюдет за тем, как родители Рахаанга помогают тому передвигаться, после чего переводит взгляд на отца, подбородок которого гордо поднят, но крошечные морщинки под глазами выдают его радость:
— Спас своего соплеменника, хотя вас никогда не связывали дружеские отношения. Пройдешь ли ты испытание или нет — ты уже стал настоящим мужчиной.
* * *На следующее утро Хаагенти выползает из дома еще до восхода солнца, хотя небо начинает проясняться. Он омывает лицо ледяной водой, а затем направляется в центр Нохано-Рааш, замечая, как северный ветер тянет за собой тяжелые тучи прямо на коммуну. Волнение перед Ханагана растекается вместе с кровью по всему телу, кажется, оно разъедает мышцы, разъедает сердце, и то уже не бьется так уверенно, как прежде. Хаагенти сжимает пальцы, стискивает зубы, но дрожь не унимается.
Ветер приносит первые снежинки с туч, которые вскоре закроют собой все небо.
— Маленький змееныш ждет своего часа? — за спиной шелестит столь знакомый и столь же противный голос. — Ты веришь в то, что сможешь стать настоящим воином? Настоящим Хаганши не нужно испытание. Они рождаются ими.
Хаагенти скрещивает руки и поворачивает голову так, чтобы Рахаанга видел лишь половину его лица.
— Мне даже немного жаль, что меня уже возвели в воины Хаганши, и я не смогу заставить тебя умолять о пощаде в поединке Ханагана. Мне доставило бы удовольствие смотреть, как сын принимает судьбу своего отца. Судьбу, в которой Хаганро — место за спиной Хаганши.
Несколько мгновений тишины, и Рахаанга сплевывает:
— Даже не можешь достойно ответить. Такой же, как твой папаша.
Хаагенти отворачивается, как только силуэт соплеменника удаляется в противоположенную сторону. Ему кажется, будто произнесенные слова летают вокруг, подобно мухам, которых хочется прихлопнуть так, чтобы следы крови размазались по воздуху; так, чтобы крик от боли стал подобен грохоту грозы, заглушающая все звуки. Но он не позволяет ярости вырваться наружу. Слишком рано. Место ей только на Ханагана.
Остаток дня Хаагенти проводит в центре Нохано-Рааш возле общего огня, горение которого поддерживается круглосуточно. Он наблюдает за тем, как прибывают шиагарры со смежных коммун целыми семьями, чтобы родные разделили с сыновьями их успех или поражение.
Неподалеку от костра Хаганро возводят ристалища для поединков, вкапывая стальные столбы и натягивая между ними канаты, сплетенные из проволоки. Некоторые шиагарры уже надевают пластичную броню на хвосты. Среди юношей много тех, чьи отцы в свое время не смогли пройти Ханагана; и если до войны их высмеивала бы
