Но голос отца до сих пор хранит в себе то самое волшебство, которого ждешь в будущем, когда глаза зальет кровью, когда вождь нанесет заветные символы, которые говорят о принадлежности к воинам Хаганши. Его голос рисует в воображении мальчика, что жаждет прикоснуться к этому волшебству.
Хаагенти размышляет некоторое время прежде, чем ответить.
— Мир остается прежним. Скорее себя видишь по-другому. Видишь, ощущаешь. В глазах разливается странное тепло, которое становится все горячее. Вся боль, все мысли, эмоции, все это исчезает. Остается только гнев. Кажется, что даже время воспринимается по-другому. Каждое движение противника видишь более отчетливо, а собственные действия… они такие легкие. Но потом ощущаешь себя так, будто тебя переживали и выплюнули. Хочется только есть и спать.
Лицо отца выглядит серьезным. Он вслушивается в каждое слово и, судя по взгляду, старается запомнить. Оставить в памяти след. Как шрам, что остается от ранения в бою и хранит в себе событие прошлого.
— Вот как.
— А я и не сомневалась в своем сыне, — раздается голос матери за спиной; ее руки опускаются на перебинтованные плечи Хаагенти, и тот морщится от боли. — Хотя, ты мог бы продержаться и дольше одного боя.
Хаагенти поднимает голову и всматривается в ее веселые глаза.
— Что ты так смотришь? — Брови на лице матери поднимаются в притворном удивлении, а губы растягиваются в улыбке. — Между прочим, твой отец провел пять боев прежде, чем потерять сознание от очередного удара по голове. Так что не зазнавайся, маленький Хаганши.
— И не думал, — серьезно отвечает Хаагенти, и тут же ощущает, как рука матери взъерошивает волосы на голове.
Среди шума голосов вокруг часто слышится имя той девушки, которая смогла пробудить Раж; смогла так рьяно биться с мужчиной, что едва не лишила того способности сопротивляться.
Цааха.
Первая женщина-воин.
Все те, кто прошли испытание — остались в Нохано-Рааш, чтобы вождь нанес на кожу шрамированные узоры, как знак отличия. Остальные же расползлись по своим родным селениям. И сейчас центральная коммуна почти переполнена шиагаррами, в центре которого возвели несколько дополнительных костров; а так как охота получилась более, чем успешной, еды хватает с избытком.
Взгляд Хаагенти скользит по собравшимся, по повязкам на руках и плечах, что пропитались кровью; по гордым лицам отцов, чьи сыновья смогли пройти испытание. В нескольких десятков ярдов Хаагенти видит ту, имя которой так часто слышит. Цааха. В ореоле заботы своих родителей. Даже с такого расстояние видны ее не восстановившееся глаза, заметна усталость во взгляде и движениях. Очевидно, что последствия Ража она переносит тяжелее, чем мужчина.
Из толпы появляется крупная фигура Гаахши; он подползает к Хаагенти, приветственно кланяется его родителям:
— Приятной трапезы.
Те отвечают взаимностью.
— Хороший поединок, — обращается Гаахши уже непосредственно к Хаагенти. — Не менее хороший, чем сражение с самкой гаранга.
— Ты одержал намного больше побед, чем я. — Хаагенти старается не оставаться в долгу.
Гаахши смеется в ответ:
— Мои противники были плохо подготовлены. Но последний… Признаться, я немного растерялся от такого поворота, и это разозлило меня больше, чем что бы то ни было. А того напора, что настиг меня после команды вождя о начале боя… — Гаахши сводит лопатки вместе, морщась от боли, тем самым показывая степень нанесенного урона. — Никогда не думал, что женщины наших племен способны на такое.
— Мы все растерялись в тот момент, — произносит мать Хаагенти, смотря в сторону Цааха. — И, может быть, недалек тот день, когда племя возглавит женщина.
Она хитро прищуривает глаза и смотрит в сторону своего мужчины.
— Это будет нелегкий день для всей земли Роганрааш, — отвечает тот, и получает несильный удар от жены хвостом по хвосту.
Сделав легкий поклон, Гаахши удаляется в сторону Цааха, судя по всему, считая более разумным не влезать в зарождающийся спор. Хаагенти наблюдает, как Гаахши подползает к своей бывшей сопернице и кланяется, демонстрируя свое уважение; он что-то говорит, а затем прощается. Цааха улыбается так, как улыбается обычная девушка, и это сильно разнится с той гневной фацией, с которой она билась на ристалище.
Глава 12
Лераиш
За сеткой ристалища слышится звук метаемых джерид, которые рассекают воздух. Один за другим. Но лишь единицы попадают в мишень, которая представляет из себя огромное бревно.
Лераиш поднимает голову и видит, как Сэйми беззаботно болтает ногами на верхотуре сталагната. Слишком высоко, чтобы видеть ее выражение лица, но он уверен, что оно такое же, как в момент спора, когда она сказала, что шейды метают джериды куда лучше. Не с той тупой жаждой разорвать мишень на куски, как это делают шеды, а размеренно, спокойно. А главное, метко. В тот момент губы Сэйми были растянуты в ухмылке, что так гармонично совмещала в себе надменность и хищность. С несоразмерно длинными клыками, которые невозможно не заметить. Лераиш уверен, что сейчас именно с такой ухмылкой она наблюдает за тренировкой, потому как Хишира раз за разом попадает точно в центр в отличие от остальных, чьи джериды либо едва задевают бревно, либо со звоном отскакивают в сторону.
Новая попытка, и джерид, брошенный в бревно, пролетает мимо. Рино вскидывает руки, небрежным пинком поднимает в воздух взвесь песка, но находит в себе силы сдержать ругательства, что так явно желают вырваться.
— Да… почему?! — вскрикивает он, а в ответ прилетает эхо от смеха Сэйми.
— Потому что не слушаешь меня! Потому что думаешь, будто одной лишь силы достаточно! — в тон говорит ему Лераиш, думая о том, что спор уже проигран. — Покажи, как ты держишь джерид?
Рука Рино сжимает обмотку в центре копья.
— Джерид должен располагаться вдоль длины ладони, а не поперек. И его не надо сжимать изо всех сил. — Лераиш обводит взглядом всех тренирующихся и останавливает внимание на Хишире: — Покажи.
Шейда кивает; берет джерид и метает настолько легко, кажется, будто тот даже не долетит до цели. Но острие входит в
