Внезапно в избу ворвался недавний штаб-ротмистр.
— Ваша светлость! Лазутчика поймали! Сказывает, что есть у него сведенья, но только для ваших ушей.
— Веди! А остальное сам решу.
Двое дородных кирасир ввели коренастого молодого человека в форме французского пехотного капитана. Тот затравлено озирался вокруг и что-то лепетал на французском. В какой-то момент времени его поведение показалось Лене подозрительным. Она и сама не понимала своего чувства тревоги, как будто что-то подталкивало её вперёд, говоря «Вот он! Враг, которого вы ждали». Она медленно стала обходить конвоиров с задержанным, стараясь приблизиться к Кутузову. Тем временем француз увидел русского полководца, напрягся и, резко ударив рёбрами ладоней конвоиров по горлу, получил некоторую свободу. Он сделал неуловимое движение и в его руке появился нож. Но Полуянова была начеку. Внезапно нагнувшись, она извлекла наган и кобуры. Резко щёлкнув курком, Лена выкрикнула по-французски:
— Эй, ты, из «Рубикона»! Брось нож! Секунда и я стреляю! Ну!
Звякнуло лезвие ножа, выпавшего из руки остолбеневшего диверсанта. К нему тут же подскочили наши офицеры и скрутили. Раздались громкие команды, горница наполнилась новыми людьми.
— Как вы узнали, откуда я? — залепетал француз, обращаясь к девушке.
— А ты думал, что один такой умный? Ваш Родро уже ликвидирован. И до остальных черёд дойдёт, — сказала она, присаживаясь и пряча оружие в кобуру на лодыжке.
— Господа! Этот человек не просто вражеский лазутчик, — сказал Кутузов, обращаясь к генералам. — Сий враг опаснее во стократ, нежели обычный француз. Потрудитесь избавиться от него и как можно скорее.
— Однако, ваша светлость, и охрану вы себе завели, — покачал головой тот же казак. — И кто бы мог подумать, что она…
— Ещё и не тому обучены, ваше высокоблагородие, — ухмыльнулась Лена.
— Вот как?
— Сии барышни, Матвей Иванович, твоего поля ягодки, — сказал Кутузов.
— Как так, ваша светлость?
— Пластуны или правильнее — пластунши. Елена чин подхорунжия имеет. Так вот.
— Бог мой! Казачки и на войне?! Кто разрешил, отвечай! — повернулся он к Полуяновой.
— Муж мой и разрешил. Чего ждать в станице, надрывая сердце. Рука у меня тверда, глаз намётан, чего Родине в тяжёлый час не послужить-то?
— Так-то, атаман Платов! — крестил руки на груди Михаил Илларионович. — И ведь служат! Ещё как служат!
— Не дай бог моя Маша узнает… какой конфуз… а я ей гутарю, что казачек в русской армии нету, что не бабье дело — кровь на поле брани проливать, а оно вон чего уже… С какой станицы, казачка?
— Про то тайна великая, — ответил за неё Кутузов. — И не пытайся допытываться ни у кого из них. Это моё приказание тебе. А Маша, верно та, кою обменять на Наполеона в своём воинстве надумал?[31]
— Она самая, ваша светлость. Горит желаньем пойти на войну, когда Отечество в опасности.
— Сия барышня, атаман, дюжину уланов пленила в ночной вылазке, — вставил своё слово Кудашев. — За то и произведена мной в подхорунжии.
— Дюжину?! Самолично?! Впрочем, видя недавнее, поверю.
— Ваша светлость! — обратилась Лена к Кутузову. — До приведения приговора, надо бы француза сего подъесаулу Бабенко показать. Пусть выпытает у него, сколь их в отряде имеется.
— А ведь верно говоришь, Елена, — задумчиво проговорил Михаил Илларионович. — Зная сколь их, легче будет оборонять меня.
— Да тут тайны парижского двора! — ухмыльнулся один из высокопоставленных офицеров. — Пока меня не было, новостей порядком пропустил, ваша светлость.
— И впрямь изрядно пропустили Леонтий Леонтьевич[32]. Сии барышни — моя временная охрана. Коя минуту назад уже показала себя в деле. Штаб-ротмистр! — обратился Кутузов к одному из начальников охраны. — Выведи супостата во двор и найди подъесаула Бабенко. Пусть выведает у француза всё, что ему потребно будет, и далее с ним не церемоньтесь.
— Будет исполнено, ваша светлость! — козырнул штаб-ротмистр и дал команду подоспевшим солдатам вывести вражеского лазутчика.
* * *Часа через полтора отбыли порученцы с депешами последних указаний войскам, выдвинувшихся на позиции, согласованные недавним совещанием. Оля заботливо протёрла стол и поставила приготовленный обед.
— Кушайте, ваша светлость. Небось, давно куриного супчика не пробовали.
— Ваша правда, барышня. Уже и запамятовал его вкус, — Михаил Илларионович присел за стол и, зачерпнув ложкой ароматный бульон, с наслаждением отправив её в рот. — М-м-м… право, божественно! Нет, Оленька, зря я давал подъесаулу обещание отпустить вас после оного задания… таких поварих, белошвеек и пластунов от себя оторву… как же я так опрометчиво слово… дал… м-м-м… а добавки можно?
— Даже нужно, ваша светлость. Вот, пожалуйте ещё тарелочку до краёв.
— Ну, уважили старика…. м-м-м… слов нет, — он огляделся, подавая опорожнённую тарелку в руки Ольги. — А сами-то что? Ну-ка, ну-ка, голубушки! Пожалуйте за стол и покушать. Знать ничего не желаю, пока не отобедаете. И тебя, подхорунжий, это касается.
— Ваша светлость! Я только на пару минут, мужа проведать.
— Муж твой никуда не убежит. Иль соскучилась по нём?
— Немного… заодно разузнаю у подъесаула о вражеском лазутчике.
— Хитра! Ох, и хитра ты! Глядите на неё — как тень-то под плетень навела! Ну, что с тобой делать… ступай, только недалеко и недолго.
— Благодарствую, ваша светлость! — Лена пулей вылетела из избы.
Минут через десять она вернулась обратно. Заботливо обстучав грязь с сапожек, он вошла в горницу, где её ждала тарелка ароматного супа.
— Пока хорунжий обедает, не будем его отвлекать, — подмигнул девушкам великий князь.
— Ваша светлость, вы меня прямо в краску вгоняете, — проговорила с набитым ртом Полуянова.
— Чем же, позвольте поинтересоваться? — он картинно поднял брови.
— Не вы обо мне, а я о вас должна заботиться.
— Ты пока кушай, потом доложишь, а мы с барышнями тут поговорим по душам.
— Как вам будет угодно, ваша светлость, — ответила ему Оля, — нам дозволено общаться на любые темы, кроме дат смерти или исходов исторических событий, кои произойти должны.
— Разумно ваше начальство решило. Хорошо, не буду вас смущать нарушением оного приказа, спрошу лишь помнят ли потомки наш боевой путь в этой кампании?
— Ещё как, ваша светлость! Из века в век помнят, гордятся и даже сказания и стихи сложили.
— Вот как? Интрига, однако. Лестно было бы послушать хоть одно произведение.
— Извольте.
Скажи-ка, дядя, ведь не даромМосква, спаленная пожаром,Французу отдана?Ведь были ж схватки боевые,Да, говорят, еще какие!Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина!— Даже так? —
