Мэттью посмотрел на отца и увидел, как тот провожает свою мечту о «Мэддоксе и сыне» в веспуджийскую глушь.
– Бран… – Зилла встала и посмотрела на него.
– Маленькая Зилла.
– Я больше не маленькая Зилла, Бран. Ты изменил это в ночь перед своим уходом на войну, когда подарил мне это кольцо.
– Дитя, – увещевал ее доктор Лаукай, – я всем сердцем желаю, чтобы Лаукаев и Мэддоксов снова объединил брак. Я дал Брану свое благословение, когда он пришел просить твоей руки. Но не сейчас! Тебе всего семнадцать!
– Множество женщин в семнадцать выходят замуж и становятся матерями. Я хочу поехать в Веспуджию с Браном как его жена.
– Зилла, – сказал доктор Лаукай, – тебе придется подождать. Когда Бран обустроится там через годик-другой, он сможет прислать за тобой.
Бран сжал руку Зиллы:
– Не обязательно все это решать прямо сейчас.
В конце концов Бран уехал с Гвен, а не с Зиллой. Мистер Мэддокс застукал Гвен и Джека О’Кифа целующимися за конюшней и спокойно объявил, что она отправится со своим братом в Веспуджию. Ни реки слез и истерики Гвен, ни мольбы миссис Мэддокс не заставили его изменить свое решение.
Гвен с Зиллой плакали вместе.
– Это нечестно! – всхлипывала Гвен. – Женщине не дают распоряжаться собственной жизнью. Ненавижу мужчин!
Мэттью пытался уговорить доктора Лаукая отпустить Зиллу, но тот был непоколебим в своем решении: Зилла должна подождать, пока ей не исполнится хотя бы восемнадцать и пока у Брана не появится достойный дом.
После их отъезда и магазин, и дом опустели. Мэттью по утрам корпел над счетами, а после обеда и по вечерам устраивался в своем углу пустой гостиной и писал. Его первый роман был опубликован и хорошо принят, и теперь он напряженно работал над вторым произведением. Только это да разговоры с Зиллой, часто приходившей из Мерионета в Мадрун, помогали ему держаться.
– С Браном все в порядке, – заверил он Зиллу. – Он шлет свою любовь.
– Они еще даже не могли добраться до Веспуджии! – возразила Зилла. – И уж точно у него не было возможности отправить письмо!
– Ты знаешь, что нам с Браном не нужны письма.
Девушка вздохнула:
– Знаю. А мы с Браном когда-нибудь сможем так же?
– Между вами возникнет иная связь. Возможно, лучше, но иная.
– Он пришлет за мной?
– Дай ему время, Зилла. Снова требуется время. Чтобы обустроиться в новом мире, приспособиться к новой жизни. И чтобы твой отец привык к мысли о необходимости отпустить свое единственное дитя на край света.
– Как там Гвен?
– Отчасти дуется и жалеет себя, а отчасти радуется, что все матросы на корабле смотрят на нее коровьими глазами и мчатся исполнять любой ее каприз. Но она не будет счастлива в Веспуджии. Она всегда ненавидела жару и не любила терпеть лишения.
– Ну да, она никогда не была сорванцом вроде меня. Она так ужасалась тому, что отец позволяет мне убегать в глушь и играть во всякие грубые игры с тобой и Браном. Может, твой отец смилостивится и разрешит ей вернуться домой?
– Пока Джек здесь – нет. Раз уж отец застукал ее на неблагоразумном поведении, он не передумает. – Он помолчал. – Помнишь те старые индейские стихи, Зилла?
– Про черные волосы и синие глаза?
– Да. Они крутятся у меня в голове, и я никак не могу от них отвязаться, особенно вот от этой строфы:
Повелители искр светлячковых и звезд,Повелители духа, дыханьем живого,Кто, скажите, от гибели мир наш спасет?Кто сумеет сдержать вечной ночи приход?Синева этих глаз, что провидит так много.– Они прекрасны, – сказала Зилла, – но я не понимаю, что это означает.
– Это не следует толковать буквально. Индейцы верили, что до тех пор, пока в каждом поколении будет появляться синеглазое дитя, все будет хорошо.
– Но это ведь не так, да? Они давно уже ушли из этих мест.
– Я думаю, речь о чем-то большем, чем благополучие их племени. Как бы то ни было, и в тебе и в Гвен есть хотя бы капля индейской крови, а у вас обеих синие глаза, как в этой песне.
– Значит, – мечтательно, словно во сне, проговорила Зилла, – мы последние из народа Ветра. Если только…
Мэттью улыбнулся ей:
– Я думаю, тебе суждено родить черноволосого синеглазого малыша.
– Когда? – сердито спросила Зилла. – Бран на другом краю света! Пока папа поймет, что я уже выросла, и отпустит меня, я стану старой, седой и морщинистой! – И она с тревогой посмотрела на него.
Работы Мэттью стали получать все больше и больше одобрительных отзывов, и мистер Мэддокс понемногу стал рассуждать о литературе как о чем-то дельном, а не как о далеком от жизни бумагомарательстве.
Одну из свободных комнат на втором этаже назначили рабочим кабинетом, и доктор Лаукай сконструировал новый наколенный столик, побольше и поудобнее.
Кабинет располагался в задней части дома и выходил окнами на лужайку перед лесом, и осенью Мэттью любовался великолепием листвы. По его просьбе в комнату поставили черный кожаный диван, на котором он мог отдохнуть, когда сидеть становилось слишком больно.
Когда установилась холодная погода, Мэттью начал все чаще проводить ночи в кабинете. Перед камином стоял сервировочный столик и удобное низкое кресло с обивкой, синей, как глаза Зиллы. Мэттью так его мысленно и называл – «кресло Зиллы».
Только к середине лета письма стали приходить регулярно. Верный своему обещанию, Бран слал Мэттью красочные повествования:
Как поразительно все связано между собою – по крайней мере, для нас, в чьих жилах течет валлийская кровь! Мои ближайшие друзья здесь – Ричард Лаукай, его жена и его сын Рич. Они явно наши родственники, пусть даже и очень дальние, потому что Лаукай – редкая фамилия даже в Уэльсе. Ричард говорит, что кто-то из их предков эмигрировал в Новый Свет в самом начале его освоения, но потом они вернулись из-за охоты на ведьм в деревнях и городах колонистов. Они думают, что кого-то из их предков то ли сожгли, то ли чуть не сожгли. Точно они не знают, откуда происходят, но думают, что из окрестностей Салема.
Рич глаз не сводит с Гвен, и мне бы хотелось, чтобы она оценила его любовь и ответила на нее, ибо и придумать не могу себе лучшего зятя. Но Гвен вместо Рича положила глаз на Геддера. Геддер выше, крупнее и сильнее – возможно – и уж точно колоритнее. Он меня беспокоит. Зиллье говорила мне о его безудержном честолюбии, и он с каждым днем ведет себя все более надменно по отношению к нам. Видит бог, он помогает нам – я не уверен, что поселение вообще выжило бы, если бы не индейцы. Здесь все не такое, как дома: когда сажать, что сажать, как орошать и прочее. Мы все воистину рады тому, что индейцы не только повели себя дружелюбно, но
