– Да уж, неудачный кадр. Но ты на меня посмотри. Раздулась, как шар.
У меня даже руки стали толще, как мне казалось, а уж груди – наверняка. Они набирали размер с тревожной скоростью.
– У тебя прекрасный цветущий вид. Не могла бы ты мне дать мастер-класс по улыбке? До появления Уолли?
– Мне твоя улыбка нравится, – ответила я ему. – Ты прекрасен.
На траве перед нами сидели две женщины и складывали башню из деревянных палочек. Небо было синее после заката, и я поежилась, когда теплый ветер погладил мои голые плечи. Может быть, подумала я, глядя вслед девушке в коротеньких джинсовых шортах, это последний теплый день года, а потом – осень и зима. В школе я следила за временами года, всегда знала, когда начинает темнеть и когда день снова увеличивается. Но потом была медшкола и работа младшим врачом, когда дни и ночи менялись местами. Так что сейчас я с трудом вспоминала, какой вообще месяц.
– Мисс, давайте сюда, ведь наверняка попадете! – окликнул меня зазывала, мимо чьего прилавка мы проходили. У него был акцент, средний между ирландским и джордийским: резкое «р», но певучие гласные.
Джек аж подпрыгнул. Может, и не подпрыгнул, но точно вздрогнул.
– Ну уж нет, – засмеялась я, вспоминая игры в нетбол[17] в школе, когда девочки из команды старались не давать мне мяча.
– Ты же даже носки в корзину для белья не можешь закинуть, – сказал Джек, хитро мне улыбнувшись.
– А тут не бросок, а стрельба. Вот смотри.
– А! – Джек остановился и оглядел прилавок. – Ни в коем случае.
Он окинул взглядом стенд, при этом выглядел мужественным первопроходцем в своей рубашке цвета хаки, очках от солнца, сдвинутых на голову.
– Хочу попробовать.
– Ни в коем случае, – повторил он уже жестче.
Тут я на него посмотрела. Лицо его было бледным. «Серая бледность», как мы это называли на работе – очень специфический оттенок.
– Что с тобой? – спросила я, глянув на бисеринки пота над верхней губой, которые он машинально смахнул.
– Да ничего, просто не люблю ружей.
– Человек с тревожностью, который не любит ружей, – засмеялась я. – Вряд ли ты первый такой.
– Вполне возможно.
– А почему ты их не любишь?
Он промедлил на мельчайшую долю мгновения – я заметила только потому, что смотрела пристально.
– Потому что они опасны.
– Но не эти ж «воздушки», – сказала я, он не ответил. – Ты стрелял из ружья когда-нибудь?
Он скромно пожал плечами:
– Ну да, по тарелочкам. Я же аристократ.
– Конечно. Я же забыла, что вы выезжаете пострелять с Мэллори и собаками.
– Мэллори? Кто такой Мэллори?
Он приоткрыл рот, уголки губ поднялись вверх – живая иллюстрация смеющегося человека.
– Общее обозначение аристократа.
– Понятно. У меня было дерево для тренировки в стрельбе. К окончанию университета попадал в него из любой точки сада.
– А теперь боишься.
– Боюсь. Стрельба по дереву – это была ошибка. – Голос его был мрачен, горек и черен, как деготь.
– А почему?
– Она пугала Дэйви.
– Но почему это была ошибка?
Джек промолчал. Он не отводил глаз от прилавка, хотя уже был не так бледен. Я нахмурилась, не могла найти смысла в его словах.
– Что переменилось? – попробовала я снова. – Отчего ты стал таким тревожным?
Джек обнял меня за плечи, его пальцы гладили мою кожу. И тут же по всему телу пошли мурашки, я надеялась, он не заметит.
– Не знаю. Жизнь. Ладно, в общем, выбери другой аттракцион. Что будем пытаться выиграть? Хочешь большую мягкую игрушку и рыбу в мешке? – Он повернулся ко мне.
– Нет, я хочу только тебя, – заявила я в приступе храбрости, ожидая чего-то романтического.
Он же придал лицу выражение, как на фотографии из Фейсбука, наклонился надо мной, жутко скалясь.
– Этого ты хочешь? – спросил Джек, все еще сохраняя гримасу.
– Да.
Мы ушли с ярмарки, не оглядываясь.
В этот вечер, когда я потянулась к пакетику чая, шум чайника заглушил звук телевизора в гостиной, меня испугал резкий хлопок – это Говард проходил через кошачий лаз в двери. Глянув вверх, я увидела отражение своего лица в потемневшем окне кухни.
И до меня дошло – когда я увидела свое бледное лицо и округлившиеся напуганные глаза, – то было такое же выражение, которое появилось у Джека при виде ружей. Это был страх.
Глава 12
Мы сидели у сестры дома, неподалеку от центра города. Кейт объездила весь мир, играя в теннис, и лишь недавно закончила карьеру. Она достигла ранга 608, но он перестал расти – на этом уровне ей уже не удавалось выигрывать. За сезон она откатилась назад в рейтинге, ей было тридцать, и она решила бросить спорт.
– Кто не может играть – тот тренирует, – сухо сказала Кейт в первый вечер после своего возвращения.
В тех случаях, когда у нее появлялась цель, она становилась неистовой. На следующий день после маминых похорон Кейт играла матч – и выиграла. Я часто думала, не чувствовала ли она вину, что во время маминой болезни она столько времени отсутствовала. Но спросить я не решилась.
В кухне был включен телевизор, настроенный на какой-то спортивный канал. Шел открытый чемпионат Валенсии. Кейт смотрела на экран со странным выражением лица. У нее была привычка часами смотреть собственные прошлые матчи – папа их для нее записывал.
Вернувшись домой, Кейт со своим мужем Мезом открыла грибную ферму – предприятие, которое папе казалось невероятно забавным. Мез был убежден, что заработает состояние. Грибы они выращивали в гараже. Маме бы это точно не понравилось – так думали мы с Кейт. Она беспорядок не любила.
Сейчас мы сидели за кухонным столом у Кейт.
– Я тут раздобыл фильм, нового Джеймса Бонда. Который сейчас в кино идет, – отец хитро мне подмигнул через стол.
Он всегда старался на чем-нибудь сэкономить, любил бережливость, говорил, что каждый раз чувствует, будто опять «победил систему». Однажды перед своим отпуском отец подсунул купон в «Макдоналдс» мне под дверь, потому что сам не успевал его использовать.
После смерти мамы это усугубилось. Иногда, входя в старый дом с красной входной дверью в центре Ньюкасла, где все комнаты оставались полны мамиными вещами, я почти ждала, что сейчас ее увижу. Иногда меня охватывал ужас, что мама узнает о моей работе секретарем и о незапланированной беременности. Но в другие моменты я вспоминала, как мы с ней любили вместе смотреть сериал «Истории из роддома», и ощущение потери накатывало вновь. Будто меня похитили и перевезли куда-то в чужое и пустое место.
– Класс, – сказал Джек, и я перехватила его взгляд.
Он терпеть не мог бондиану – называл ее сексистской. «Женщин к концу либо убивают, либо затыкают им рот, – говорил он мне. – Чушь собачья».
Джек болтал ногой, глаза бегали – язык его тела выдавал тревогу. В конце концов, это именно он – бойфренд, который сделал меня беременной.
