Вранье – это было самое худшее. Мне казалось, что наконец-то мы достигли честности, я уже знаю все. Думала, что мы на одной стороне. Но оказывается, он мне не доверяет, что-то скрывает. Между нами оставался барьер, и им был Джек.
Но было что-то еще, почти нематериальное. Наверное, даже проще было принять, что в декабре несколько лет назад он совершил ужасную ошибку, чем примириться с тем, что он находился в тюрьме. Я могла не понимать до конца события одного-единственного вечера, но сейчас, когда узнала, что он сидел, до меня дошло, что я не знала о целом периоде его жизни.
Где он был? В какой тюрьме? Как долго? И каково там было?
Его задержали, поместили под арест. Так поступило с ним государство, сочтя, что это наилучший вариант. И тут я вспомнила строчку в одной из статей, которую бессознательно сохранила в памяти. «По дороге на неудачные слушания об освобождении под залог». Боже мой, это же постоянно было передо мной!
Какое-то время я помолчала – думала. Футболка была липкой от геля, и мне хотелось попасть домой, переодеться и не говорить с Джеком.
Я приехала к своей квартире. Джек ничего не сказал.
– Мне нужно переодеться, – сухо сказала я. – Гель очень неприятный.
– Еще бы.
И снова я поймала себя на мысли, как бы все было, если бы мы не оказались в этой ситуации. И он на самом деле был Джеком и не убил человека несколько лет назад. Если бы мы подождали пару лет, заключили помолвку, сыграли свадьбу, я бы забеременела в медовый месяц на Мальдивах. Может быть, тогда мы переехали в совместно купленный дом в пригороде. Детская была бы уже заранее обставлена, цвета нейтральные, деревянная кроватка, детский стульчик с пушистым белым покрывалом. Джек хотел бы назвать ребенка каким-нибудь жутким именем, а я настаивала на более традиционном. Он бы предложил «Мальдив» – по месту зачатия младенца, и я бы стукнула его жирафихой Софи, лежащей в детской корзинке рядом с кроватью.
Все бы было не как сейчас. Все могло быть иначе. Так, как сейчас, я бы никому не пожелала.
Глава 36
Он вошел вслед за мной. Я была слишком раздражена, чтобы его остановить, и не хотела беременной ссориться на улице.
Я закрыла дверь, Джек прислонился к кухонному столу. Он был в джинсах, подвернутых снизу, и белой кофте с длинными рукавами. Выглядел великолепно, только толстовку держал неуклюже, перебросив через сцепленные руки.
– Ты был в тюрьме?
Джек взглянул на меня. Голова его чуть наклонилась вперед, но выражение лица не изменилось. По глазам было видно, как несутся его мысли. Промедлив, он спросил:
– Снег выдал?
Это был критический момент.
Все стихло, только слышно было, как разогревается бойлер.
– Твоя реакция на мой вопрос.
– Да, был. Я сидел в тюрьме.
– Ты говорил, что нет. Когда я спрашивала.
Я вспомнила эту ложь: «Нет, Рейчел. Клянусь».
Я вздрогнула.
Где же пролегла эта черта? Когда я решила, что все слишком далеко зашло? Сначала думала, что худшее, когда я не знала его имени. Потом, что все кончилось той ложью, глядя в глаза. И вот я снова сдвигаю границы. Все, здесь должен быть конец. Ярость вскипела во мне.
– Прости, я виноват.
Я не могла себе этого даже представить. Вот этот человек, которого я, казалось, хорошо знала – фрилансер, ведущий типичную жизнь среднего класса, любитель котов, дорогой одежды и лимонада из бузины. Я знала и многие другие мелочи, характерные именно для Джека. Он держал средство от блох для Говарда вместе со своими лекарствами в шкафчике в ванной. Он копировал себе в Твиттер феминистские высказывания актрисы Эммы Уотсон. Всегда говорил, что я умнее его. Этот человек – мой бойфренд – сидел в тюрьме. И снова и снова лгал нам – Уолли и мне. За что он так с нами?
– Мне было стыдно, – он все еще смотрел на меня. – Фотографии, на которых я в наручниках, убрали из результатов поиска. Это как быть гражданином второго сорта. Люди меня боялись. И не хотели, чтобы их со мной видели. Это бывает только с другими, понимаешь? С теми, кто поступает плохо. И вот – таким оказался я. Думал уехать куда-нибудь подальше, но Дэйви…
– Не могу себе представить.
Я и правда не могла. Как не могла и представить, что я не рассказала бы ему. Вот он стоит у меня в кухне, полностью в моем мире, и во мне – его ребенок. Но я не имела доступа к его жизни. Ничего не знала. Он сознательно меня исключил, при этом знал, как мне будет больно.
– Вот откуда ипохондрия. Никто мне там не помогал. У меня были кровотечения из носа, и всем было плевать, хотя продолжались они часами. Вероятно, это был стресс, но если ты не подыхаешь, то всем плевать. Ты там сам по себе.
Я кивнула. Это мне было понятно. Тревога о здоровье почти всегда возникает после травматического события, когда кажется, что на карту поставлено все, и ты остаешься один на один с этой ситуацией.
– Все смотрели телевизор, а я на часы. Мне это все еще иногда снится. Когда я вышел, то иногда замечал, даже через месяцы, что живу по тюремному меню – пюре по вторникам. Хотя на самом деле я могу выбирать обед и выходить из комнаты раньше девяти утра.
Джек смотрел на меня грустными глазами.
– Надо было сказать мне, когда я спрашивала.
– Я знаю.
– А это уже все?
– Да. Все до конца.
Но прозвучало лживо – и тут ярость вырвалась наружу.
– Ты это уже столько раз говорил! – Меня трясло от всхлипов, будто я пропустила начало плача и стала сразу рыдать. – Я же не уходила – тебя не бросила: ни когда узнала, что у тебя другое имя, ни когда выяснила, что ты сделал и как ты врал снова и снова, и про вердикт, и я…
Джек подошел ко мне, попытался обнять меня, но я сбросила его руки.
– Не могу, не могу! Я тебя люблю. Любила. Но я не могу!
Казалось, будто у меня грудь сейчас треснет от этого страдания.
– Нет, Рейч. Не надо.
– В чем же дело? – крикнула я, а он продолжал пытаться обнять меня. Я отклонилась назад, посмотрела в его покрасневшие глаза. – Что же ты такого плохого сделал в ту ночь, что продолжаешь врать снова и снова?
Он опустил глаза, избегая моего взгляда. Я ждала ответа, но не получила его. Но я получила другое – решение, как поступить.
Я не жалела, что спала с ним, целовала его, открывала для себя Шотландию. С радостью приняла беременность. Вообще не жалела ни о чем, даже что встретила его.
