«Считает за унижение звонить низшему по званию, — подумал Жуков с усмешкой. — Ну и черт с ним!»
Выехали на четырех «эмках» рано поутру в сторону Калуги.
На востоке только-только занялась малиновая заря, гася одну за другой большие и малые звезды, как еще в доэлектрическую эпоху экономные фонарщики гасили уличные фонари, работающие на масле или керосине.
Москва спала. Не спали лишь дворники да милиционеры. Но уже выползали на линии первые трамваи, сонно погромыхивая на стыках. На шоссе ни одной машины — ни туда, ни обратно. В полях лежит снег, уже осевший под весенними лучами солнца. На опушках леса вокруг елей, жадно поглощающих солнечное тепло, обнажилась земля, зеленые кустики брусники и заячьей капусты. Березы, распушив сережки, сорили семенами, осины окутались неряшливым бурым облаком, вот-вот зацветет лещина.
Весна обещала быть ранней и дружной. Потом начнется посевная и, как только она закончится…
Георгий Константинович представил, как кто-то входит в кабинет Гитлера и докладывает: «Мой фюрер! Большевики закончили посевную!» — и Гитлер удовлетворенно потирает ладони.
Сталин, однако, уверен, что все эти сведения о готовящейся войне есть враки и провокации, выгодные англичанам, ими же и состряпанными, что они тем самым толкают Красную армию к преждевременным ответным действиям, которые должны насторожить Германию, а та, в свою очередь… Сказка про белого бычка.
Взгляд Георгия Константиновича скользит по проплывающим мимо лесам и полям, почти ничего не видя, а в голове все об одном и том же: что надо успеть сделать, если немцы действительно начнут в мае? Ну и обычная армейская рутина: пора составлять соответствующие директивы на перевод воинских частей в летние лагеря, а под этим видом подтягивать отдельные дивизии и корпуса поближе к границе… на случай войны…
Вот еще беда — с укрепрайонами: старые, после присоединения Западных областей, оказались в глубоком тылу, новые только-только начали создаваться, на все нет ни орудий, ни специального оборудования, ни подготовленных кадров, ни средств. Да и нужны ли вообще эти укрепрайоны, если стратегия Красной армии зиждется на упреждающем ударе всеми имеющимися в ее распоряжении силами, стремительном наступлении и разгроме агрессора в его, так сказать, берлоге? Укрепрайоны лишь отвлекают средства, которые пошли бы на другие, более насущные, цели… Надо будет обсудить этот вопрос с Тимошенко.
Но хуже всего с кадрами. Армия за последние два года выросла вчетверо, командиров взводов приходится ставить на батальоны, батальонных — на дивизии, случится завтра идти в бой, все, что они смогут, так это кинуться, очертя голову, впереди своих батальонов и дивизий на верную смерть. Как уже бывало в Финляндии. Учить, конечно, надо, учить день и ночь, так ведь и учителей тоже нехватка: все более-менее подготовленное и имеющее опыт послано во вновь созданные военные училища, но оттуда выйдет лейтенант, которому надо несколько лет, чтобы стать настоящим воином и командиром. А есть ли они — эти несколько лет?
За спиной взошло солнце. Длинная серая тень от автомобиля побежала впереди, постепенно смещаясь вправо. От деревьев на снег легли тени — синие и фиолетовые. Сам снег заискрился на солнце острыми кристаллами, разбрасывая во все стороны жалящие лучи. С придорожных рябин сорвалась стая свиристелей, взмыла серым облаком, упала на ближние березы — и на них словно созрели диковинные плоды. С верхушек елей машины провожали, вытягивая шеи, тетерева. В одном месте взлетели куропатки, замелькали белым опереньем на фоне оттаявшего леса. Заяц перебежал дорогу и долго мелькал по полю, высоко вскидывая задние лапы на твердом насте. Вдали, возле раздерганной скирды соломы, топталась лосиная семья… Все дышало миром и покоем, но в душе у Жукова ни мира не было, ни покоя, поэтому все, что он видел, проходило мимо его сознания, как нечто искусственное, ненастоящее.
Георгий Константинович вздохнул: давненько он не хаживал на охоту. Придется ли?
Через три часа бешеной гонки свернули в густой еловый лес на едва приметную дорогу и метров через сто уперлись в шлагбаум: проверка документов. Шлагбаум поднялся, поехали дальше. Через полкилометра еще шлагбаум и отходящие от него по широким просекам два ряда колючей проволоки. Дорога едва наезженная. Две колеи от полуторки тянутся по глубокому хрусткому снегу. Эмки воют, скользят на наледях, буксуют. Приходится покидать машины и выталкивать их на чистое. Вспомнилось читанное: «Никакая техника не сможет продвигаться по российским дорогам быстрее подводы, влекомой крестьянской лошадкой. В этом наше спасение в будущих войнах».
На подъезде к полигону десятка два красноармейцев — молодые парни, почти мальчишки — чистят дорогу от снега. Завидев машины, сошли на обочину, смотрят с любопытством, стараясь заглянуть в окна, потом принялись крутить цигарки, зубоскалить.
Предупрежденные о приезде начальника Генштаба и начальника Главного артиллерийского управления РККА, высоких гостей встретили пожилой коротконогий полковник в длинной кавалерийской шинели с отворотами и высокий гражданский в полушубке и валенках с калошами. Представились, доложили. Полковник оказался начальником полигона, гражданский — главным конструктором секретного оружия.
— Ну, показывайте, — пожав руки встречающим, велел Жуков. — Что тут у вас такого небывалого?
— Да что тут может быть небывалого? — поморщился Кулик. — Все небывалое уже когда-нибудь бывало.
Конструктор усмехнулся, повел рукой с развязностью гражданского человека, пригласил:
— Милости просим под этот навес.
Жуков решительно зашагал в указанном направлении, не оглядываясь на Кулика и думая про себя, что ничего сногсшибательного он не увидит: действительно, какая-нибудь пушка сверхмощного калибра. Но Сталин рекомендовал посмотреть и высказать свое мнение, стало быть, надо посмотреть и вникнуть, чтобы не ударить в грязь лицом.
Под тесовым навесом оказался просторный блиндаж с узкими смотровыми щелями. Спустившись вниз, Жуков огляделся, спросил недовольно:
— Из-под навеса что — нельзя? Обязательно отсюда?
— Желательно, Георгий Константинович, — с той же снисходительной усмешкой ответил конструктор. — В целях безопасности.
— Мы не из женского монастыря, — отрезал Кулик. — Нас ничем не испугаешь.
— А мы и не собираемся вас пугать, товарищ маршал.
— А где же сами пушки? — спросил Жуков, чтобы прекратить эту ненужную перепалку.
— Сейчас будут, — пообещал штатский.
И точно: откуда-то, словно из-под земли, выползла полуторка с огромным брезентовым горбом позади кабины. Остановилась. Четверо в танкистских куртках и шлемах стянули брезент. Открылось нечто до смешного примитивное: какое-то весьма странное сооружение из рельсов — не рельсов, но очень похожее на них, внизу что-то прицеплено к каждому рельсу, смахивающее на авиабомбы. Минута — и рядом с установкой уже ни души.
— Вон там, Георгий Константинович, — показал рукой главный конструктор на пологий скат далекого холма, почти лишенный растительности, изрытый глубокими оврагами и испятнанный воронками, — обратите внимание, стоят танки, макеты людей, там окопы, несколько дотов и дзотов. Расстояние до них два с половиной километра.
Жуков припал к окулярам стереотрубы, покрутил колесики
