— Ты думаешь, что все-таки война начнется в этом году? — после длительного молчания спросил Сталин, прервав размышления Берии.
— Думаю. Все говорит за это.
— А вот Гитлер думает, — раздумчиво продолжал Сталин, не отрывая взора от карты, — что мы хотим ударить ему в спину. Получается, что мы боимся немцев, а немцы боятся нас. И кто-то на этом страхе пытается нагреть руки. Те же Черчилль и Рузвельт. Особенно — Черчилль. В его патологической ненависти к Советскому Союзу не сомневается никто. Да и сам Черчилль этой своей ненависти не скрывает. Война между Германией и СССР выгодна прежде всего Англии. И Черчилль делает все, чтобы эту войну разжечь. Лучше всего в этом году. Черчиллю нужна слабая Германия, да и вся Европа. И слабый Советский Союз. Только в этом случае Великобритания по-прежнему может править миром.
— Все это так, но Гитлер не лишен здравого смысла, — осторожно противоречил Берия. — Да и почему бы ему не ударить в нашу сторону? У него сильная армия, она воодушевлена предыдущими победами, у нее большой боевой опыт. Общественное мнение всей Европы склоняется к крестовому походу именно на Россию. Более того, во Франции, Бельгии, Дании, Чехии и даже в Польше, не говоря о Румынии и Венгрии, создаются добровольческие военные формирования с этой же целью. Немцы включают эти формирования в войска СС. Правда, Германия официально вроде бы не поддерживает антирусскую кампанию, развернувшуюся в европейских странах, но и не препятствует ей…
Сталин остановился, прервал Берию движением руки.
— Общественность эта — буржуазные и мелкобуржуазные круги, — заговорил он назидательно. — Вряд ли рабочий класс поддастся на фашистскую пропаганду о новом крестовом походе на Восток. Он не пойдет записываться в эсэсовские войска. Но как бы там ни было, а распространять эту информацию мы не будем. Чтобы не вызывать у советского рабочего класса недоверие к пролетариату европейских стран.
И снова двинулся вдоль стола, вялым движением руки как бы поставив точку своим рассуждениям. Берия подождал немного, продолжил доклад:
— Так вот, я и говорю, что обстановка на Западе сама подталкивает Гитлера к войне с нами. Тем более что нашу армию, по его же высказываниям, он не ставит ни в грош. Так что вполне может рискнуть. С надеждой на то, что разделается с СССР за пару месяцев. Скорее всего, он мыслит так же, как и Наполеон: разобью русскую армию — и Россия у меня в кармане. Пример остальных побежденных стран Европы толкает его в эту же сторону.
— Что-то вы все будто сговорились, — недовольно проворчал Сталин. — Гитлер действительно может ударить в нашу сторону, если мы спровоцируем его на это своей глупостью. Вот он пишет мне, что его войска сосредоточены на восточной границе потому, что до них не достает английская авиация, что здесь он может спокойно заниматься переформированием и подготовкой к вторжению на острова. Дураку ясно, что главный соперник для Гитлера в Европе — это Англия.
— Я полностью с тобой согласен, Коба, — мягко произнес Берия, заметив перемену в настроении Сталина и переходя на ты. — С политической точки зрения ты как всегда прав. Но несколько дней назад английские самолеты подвергли бомбардировке ряд польских городов, где расквартированы немецкие войска…
— Вот видишь. А вы все твердите одно и то же: война, война!
— Я доложил тебе соображения, исходя из полученных разведданных, — покорно произнес Берия, пряча глаза за бликами стекол пенсне.
Он знал, что Сталина переубедить невозможно, что только неоспоримые факты могут изменить его мнение по тому или иному вопросу, а факты относительно войны равно убедительны как в сторону ее близкого начала, так и в сторону возможного ее предотвращения в ближайшие год-два. Как знать, может быть, Сталин и прав в своем упорстве. Оказаться же умнее Сталина так же опасно, как и выглядеть полным дураком. Тут надо все время лавировать на какой-то грани, чтобы потом тот же Сталин не мог тебя обвинить, что именно ты ввел его в заблуждение. Сталин всегда найдет виноватого, он всегда прав, всегда выше всех. И в этом есть своя неоспоримая логика. Что касается отговорок Гитлера, то Наполеон точно так же убеждал Александра Первого, что он вблизи русских границ готовится к вторжению на острова. И Сталин не может этого не знать.
Зазвонил один из телефонов на тумбочке возле стола, Берия открыл папку и принялся без нужды перелистывать в ней бумаги.
Сталин не спеша подошел, снял трубку, послушал, произнес тем мягким отеческим голосом, каким обращался к своей дочери Светлане:
— Здравствуйте, товарищ Яковлев! Как ваше настроение? Как идут у вас дела? Управляетесь с двумя должностями? — и несколько секунд слушал, что говорили ему на другом конце провода, иногда кивая головой. Затем заговорил сам: — Это хорошо, что вы разобрались в интересующих нас вопросах. Не могли бы вы приехать в Кремль и рассказать об этом подробнее?.. Когда? Да вот сейчас и приезжайте, — и положил трубку. Затем подошел к столу, сел, придвинул к себе коробку с папиросами «Герцеговина Флор», проворчал недовольно:
— Я прочел твою записку в Цэка партии по национальному вопросу. Там есть дельные мысли. Особенно о продолжающемся усилении межнациональной розни на окраинах. И что это напрямую связано с осложнением международной обстановки. Но сам ты, похоже, не замечаешь, что все больше обрастаешь грузинами. А это вызывает нарекания со стороны других национальностей. Надо работать с теми людьми, которые имеются на местах. Мы живем не при коммунизме. Национальные чувства иногда преобладают над разумом даже очень умных людей. С этим приходится считаться.
— Не только грузинами, — вставил Берия.
Сталин нетерпеливо повел рукой с зажатой в ней трубкой:
— Что ты мне мозги пудришь? Кем ты оброс, я и без тебя знаю. Твоя задача, как наркома внудел, пресекать всякий национализм в зародыше. И в особенности — русский шовинизм. Как, впрочем, украинский, грузинский и всякий другой. В твоей записке в Цэка слишком много жалоб на антисемитов, шовинистов и националистов. А надо не
