— Особенно ярые антисемиты и шовинисты арестованы…
— Надеюсь, вы не предъявляете им обвинений в антисемитизме?
— Разумеется, нет. Я понимаю, что такие обвинения были бы на руку самим антисемитам. Мы предъявляем им обвинение в разжигании межнациональной розни…
— Слава богу, что хоть до этого ума хватило додуматься. А с хохлов глаз не спускай: все еврейские погромы случились до революции на Украине, в Молдавии и Белоруссии, а обвиняют в этом русских. Получается, что мы сами своей глупостью толкаем русских к проявлению недовольства ущемлением их национального достоинства. Случись война, не исключено, что острые ситуации на этой почве могут возникнуть где угодно. Даже в армии. И за евреями следи тоже, чтобы не наглели, держали себя в рамках. А то сами доводят людей до ненависти к себе, а потом кричат на всех углах, что их, бедных, обижают. Мне жалуются, что в Большом театре все должности заняты евреями. А это исконно русский театр. В Главлите — то же самое. Не забывай, что у нас армия на восемьдесят процентов состоит из русских. И те же евреи там — все больше интенданты да политработники тылового звена.
— Мы следим за всеми, — покорно склонил голову Лаврентий Павлович.
— Следить мало. Надо действовать. Это и есть твое дело, — ткнул Сталин в сторону наркома черенком трубки. И, помолчав: — Вечером Политбюро. Сделаешь короткий доклад о положении на западной границе и в мире. В общих чертах. И по национальному вопросу тоже.
Берия поднялся, собираясь уходить, но Сталин остановил его движением руки.
— Я читал твой доклад по поводу расследования последних авиационных катастроф. Сводить все к тому, что у нас среди обслуживающего технического персонала и самих летчиков сплошные вредители и диверсанты, глупо и недостоверно. В тридцать девятом ты сам уже разбирался с этим делом — почти всех обвиняемых пришлось освободить. Сейчас приедет Яковлев, я просил его со своей стороны разобраться с этими катастрофами. Послушаем вместе. — И добавил со значением: — Яковлеву я доверяю.
Глава 16
Яковлев появился через несколько минут. Это был молодой человек — чуть старше тридцати лет, скуласт, темные глаза смотрят из глубоких впадин умно и настороженно. Еще недавно он считался начинающим авиационным конструктором, затем сумел в короткие сроки создать скоростной бомбардировщик, по многим параметрам не уступающий новейшим истребителям. Сталин приблизил его к себе, сделал постоянным советником по вопросам авиации и авиационной техники, помог организовать крупное конструкторское бюро, а потом назначил его замнаркома по авиапромышленности. Сталин высоко ценил тот факт, что молодой Яковлев стоял в стороне от всяких конструкторских и околоконструкторских группировок, не был поражен проказой бюрократизма, имел свое мнение и умел его отстаивать перед любой аудиторией.
Встретив Яковлева посредине кабинета, Сталин радушно пожал ему руку и, придерживая за локоть, провел к столу.
— Вот мы тут с товарищем Берия ломаем голову, почему у некоторых летчиков в ходу такое мнение, что они «летают на гробах»? По-моему, если летчик садится в кабину самолета, как в гроб, то ему вообще нечего делать в авиации, он выбрал себе не ту профессию. Или мы ошибаемся?
Яковлев, готовившийся к обстоятельному докладу не менее как перед всем Политбюро, а найдя в кабинете только Сталина и Берию, начал не совсем уверенно:
— Есть и такие, товарищ Сталин. Как и в любом деле. Часто случается так, что не человек выбирает профессию, а профессия выбирает человека. И не всегда удачно.
— Вы совершенно правы, товарищ Яковлев. Но ведь дыма без огня не бывает…
— Не бывает, товарищ Сталин. Дело в том, что новые модели самолетов основную проверку на живучесть проходят не в опытных образцах, а в серийных. Здесь-то и сказываются как просчеты и недоработки конструкторов, так и скрытые производственные дефекты. Еще много значит квалификация рабочих кадров. Хорошего авиамеханика, сборщика моторов и самолетов, прибориста и оружейника за два-три года не сделаешь. Для этого надо лет десять-пятнадцать. Хотя наркомат авиапромышленности и наладил строгий и всеобъемлющий контроль по всей технологической цепочке производства самолетов, однако и здесь мы имеем недоработки, которые выявляем и устраняем, что называется, на ходу. Взять хотя бы последние аварии из-за недостатков в конструкции замков выпуска и уборки шасси. Несколько катастроф произошли как раз при взлетах и посадках. Решено унифицировать замки, остановившись на наиболее надежной системе. А то у нас что ни самолет, то свои замки и даже заклепки.
— Мы, по-моему, уже принимали решение по вопросу унификации отдельных узлов авиационной техники…
— Да, товарищ Сталин, принимали. И многое сделано во исполнение этого решения. Но в авиационных частях на вооружении находится еще много самолетов, которые выпущены до этого решения. То же самое с проблемой закрылков…
— Мы это знаем. Так что же нам делать? Прикажете списывать самолеты, которые не выработали своего ресурса?
— Нет, товарищ Сталин, в этом нет необходимости. Мы уже начали замену узлов на более надежные непосредственно на аэродромах. К тому же наши ведущие летчики проводят инструктаж с молодыми летчиками по безопасным методам взлета и посадки.
— Это хорошо, товарищ Яковлев, что вы конкретными делами отвечаете на принятые нами решения. Я думаю, что товарищ Берия примет к сведению вашу информацию. Кстати, вы обедали?
— Нет еще, товарищ Сталин.
— Мы тоже еще не обедали. Я думаю, что подкрепиться нам не помешает. К нам обещал присоединиться товарищ Молотов. Я надеюсь, он расскажет нам последние английские анекдоты про Гитлера, — усмехнулся Сталин.
— А разве таковые существуют? — удивился Яковлев.
— Если даже и не существуют, то в наркомате Молотова их придумают. Там есть кому придумывать анекдоты.
Берия на эти слова Сталина рассыпался мелким смешком и, резко оборвав дребезжащую трель, произнес:
— В моем ведомстве тоже есть мастера по этой части. Вот, например, такой: у Гитлера спрашивают, что он думает о Советском Союзе. Гитлер отвечает: Советский Союз есть большое белое пятно, заполненное желто-красными существами. Я призван изменить цвет этого пятна.
— Да, Лаврентий, видать, обнищало твое ведомство на анекдотчиков, — заметил Сталин. — Это не анекдот, это, скорее всего, выдержка из речи Геббельса: это он всех мажет то одной, то другой краской.
Стол был накрыт в соседней комнате, стены которой увешены различными картами. В одной из супниц борщ, в другой харчо. Рядом стопка тарелок, вилки, ложки. Водка в графине, коньяк, вина в бутылках. Минеральная вода «Боржоми». Закуски. Никакой обслуги. Каждый наливает и берет, что хочет.
Разговор об авиации продолжился и за столом. Более всего Сталина интересовали сравнительные параметры наших, немецких, английских и американских самолетов. А также возможность сочетания высокой скорости, маневренности и вооруженности.
— На Западе, товарищ Сталин, самолеты строят из дюралюминия. Мы — в основном из древесины. У древесины значительно ниже порог прочности. Следовательно, в боевой обстановке
