Жуков спал. Ему привиделось, будто несется он бешенным наметом на неоседланном коне по зимнему полю. Вот передние ноги коня проваливаются куда-то — и он, Жуков, летит через голову коня, кувыркается, падает лицом в снег, а сзади накатывает гул от топота сотен копыт…
Самолет, в последний раз взревев моторами, замер, и лишь наступившая глухая тишина разбудила Георгия Константиновича.
* * *Сталин принял Жукова на загородной даче в Кунцево. Вел себя сдержанно, на маршала посматривал оценивающе. Выслушав доклад о ходе подготовки к наступлению фронта, заговорил о политическом положении в мире, о необходимости использовать благоприятный момент для решительного наступления на германском фронте, о взятии Берлина до того, как к нему подойдут войска союзников.
— Эту войну фактически выиграл Советский Союз, — негромко говорил Сталин, ходя по ковровой дорожке своей неизменно щупающей походкой, в которой все более проявлялась старческая валкость. — Не открой союзники второго фронта, мы и без них очистили бы Европу от фашизма. Какой ценой — это другой вопрос. Но нам необходимо думать о завтрашнем дне, о том, какое военно-стратегическое и политическое положение займет Советский Союз в результате победы над фашистской Германией. Это положение будет тем более прочным, чем решительнее проявит себя Красная армия на заключительном этапе войны. Исходя из этого, Ставка считает, что наступление надо начать не двадцатого января, как было запланировано, а числа десятого-пятнадцатого… Вопрос этот с Генеральным штабом проработан. Вам надо только обговорить с Антоновым некоторые детали предстоящей операции, имея в виду вносимые коррективы.
Жуков по опыту знал, когда можно и нужно спорить с Верховным, отстаивая свои позиции по тем или иным сугубо военным вопросам, а когда надо соглашаться практически безоговорочно. По тону Сталина он чувствовал, что вопрос с переносом сроков наступления решен бесповоротно, следовательно, лишние трения между ним и Сталиным не нужны: их и так накопилось немало. Они тем более не нужны, что неделя в подготовке войск решающего значения не имеет: он, как командующий фронтом, и без того подгонял эту подготовку, предвидя, что сроки наступления могут быть сокращены. Неделя, надо признать, совсем немного. И все же от этой недели он, Жуков, не отказался бы: прорех в подготовке к наступлению еще хватало. Но главное — погода. Погода совершенно ни к черту! По существу авиация останется не у дел, а это лишние потери в живой силе и технике.
— Кстати, есть какие-нибудь сведения из Варшавы? — спросил Сталин совершенно для Жукова неожиданно, потому что вопрос с восстанием в Варшаве, начатом поляками без согласования с командованием Красной армии, считался как бы закрытым.
— Никаких, товарищ Сталин, — ответил Жуков. — Немцы плотно прикрыли Варшаву с фронта, ни оттуда к нам, ни от нас туда проникнуть практически невозможно. Мы, как вам известно, послали туда своих представителей, но от них давно нет никаких известий. Аэрофотосъемка показывает огромные разрушения города. Немцы вряд ли будут защищать Варшаву: она потеряла для них практическое значение. Они, к тому же, наверняка отдают себе отчет, что мы город в лоб брать не будем.
— Хорошо, но как только Варшава будет освобождена от немцев, сразу же позаботьтесь о ее населении. И еще: пусть Первая Польская армия первой же и войдет в город.
— Будет исполнено, товарищ Сталин.
— Я прочитал вашу записку относительно использования партизанских отрядов для борьбы с националистическими бандами на Украине и в Прибалтике, — продолжил Сталин, остановившись у противоположного конца длинного стола. — А также о том, что вы считаете нецелесообразным в дальнейшем сохранять представительства Главного штаба партизанского движения при штабах фронтов… — И тут же вопрос: — А кто будет командовать этими отрядами в тех условиях, в которых вы предлагаете их использовать? — И сам же ответил: — Мы полагаем, что представительства эти надо оставить, но придать им новые функции. Не вам же командовать этими отрядами… — И Сталин, прищурившись, посмотрел на Жукова в ожидании ответа.
— Я согласен с такой постановкой вопроса, товарищ Сталин, — не замедлил Жуков с ответом. — При условии согласования всех вопросов с фронтовым командованием.
— Само собой разумеется.
Потом был обед. Стол накрыли на пять персон, но за столом оказались лишь трое: помимо Сталина и Жукова, еще и Берия. Сталин, не ожидавший от Жукова такой покладистости, был весел, шутил, выступал в роли радушного хозяина.
Жуков, которого снова начали одолевать фронтовые заботы, слушал не слишком внимательно, на шутки Верховного отвечал скупой улыбкой. Да и с юмором у маршала было туговато.
— Как вы думаете, товарищ Жюков, сильно изменится советский солдат к концу войны? — неожиданно спросил Сталин.
Жуков почувствовал в вопросе подвох, но какой именно, не понял, ответил осторожно:
— Он и сейчас уже изменился, товарищ Сталин.
— В каком смысле?
Жуков увидел, как насторожился Берия, блеснули стекла его пенсне.
— В том смысле, что стал опытнее, увереннее в военном отношении, в нем укрепилось чувство личного достоинства, гордость за свою страну, армию, коммунистическую партию, ее руководителей…
— Такое изменение нашего солдата надо приветствовать, — подхватил Сталин, — а Лаврентий видит в этом нечто отрицательное для политического единства нашего общества.
— Я не в этом вижу отрицательное, — возразил Берия, — а в том, что некоторые наши офицеры, особенно из молодых, как бы заразились декабризмом: и то им не так, и это не этак. А есть и такая категория офицеров, которая считает, что мы предали революцию и интернационализм, молятся на Троцкого.
— Вы, товарищ Жюков, разделяете эти опасения?
— Никак нет, товарищ Сталин, — по-солдатски отрубил маршал. — Что касается симпатий к Троцкому, то об этом я ничего не слыхал. Не исключено, что есть отдельные люди с такими взглядами. Трудно предположить, будто все могут думать совершенно одинаково. Но чувство человеческого достоинства и любовь к родине еще никогда не приносили вреда ни государству, ни самому народу. Я уверен, что эти качества являются одними из цементирующих нашу армию. Как и общество в целом. Без них мы бы не победили. Правда, я не политик, поэтому могу и ошибаться, — несколько отступил Жуков под пристальным взглядом Сталина, но, заметив усмешку Берии, закончил не менее резко: — Что касается критики, то ошибки и недостатки у нас имеются, если речь идет именно об этом.
— Относительно чувства человеческого достоинства и любви к родине вы не ошибаетесь, товарищ Жюков, — согласно кивнул головой Сталин. — Что касается возвращения к троцкизму и псевдореволюционности некоторых представителей нашего офицерства, это тоже не самое страшное. Плохо, что среди этих представителей много молодых людей, которые в троцкизме мало что смыслят. Но они откуда-то берут троцкистские взгляды на современные проблемы, возникающие по тем или иным вопросам. И тут не обходится
