Матов еще никогда не командовал такой массой людей и техники в боевой обстановке. Неудивительно, что он и волновался, и переживал не только за своих солдат, но и за себя.
12 января у командующего армией генерала Валецкого состоялось совещание командиров корпусов и дивизий, начальников их штабов. Зачитали приказы по фронту и армии, раздали карты. Дивизия полковника Матова по диспозиции находилась на острие наступления армии, сосредоточенной на узком участке Магнушевского плацдарма. Дивизии придавались значительные силы поддержки. С их помощью она должна прорвать фронт. В этот прорыв устремится ударная механизированная группа. Вот и все.
Когда совещание подошло к концу и все принялись, как это было заведено, обмениваться впечатлениями за чашкой чая, Валецкий подозвал к себе Матова и отдельно изложил ему ту задачу, которую должен был решать приданный его дивизии штурмовой батальон: за два часа до общего наступления прошить оборону противника, атакуя за огненным валом, вызвать на себя огонь немецкой артиллерии с тем, чтобы засечь огневые точки и уничтожить их при массированной артиллерийской подготовке.
— Пусть штурмовики идут как можно дальше. Ваша задача — контролировать их движение и реакцию противника, — заключил свои слова генерал Валецкий.
— Штурмовой батальон, смею напомнить вам, товарищ генерал-лейтенант, в подавляющем большинстве состоит из офицеров, — глядя Валецкому в глаза, заговорил Матов. — Из настоящих офицеров. Потому что погоны можно снять, а знания и опыт отобрать нельзя. Я прошу после боя наиболее отличившихся направить в войска на командные должности. Я уже подавал вам рапорт. И еще… И еще, — повторил Матов с нажимом, заметив неудовольствие на лице Валецкого. — Я убежден, что если штурмовикам сказать правду об их действительной миссии, то и выполнять они ее будут сознательно, следовательно, с большей эффективностью.
— У меня нет времени и желания спорить с вами, полковник, — нахмурился Валецкий. — Я изложил вам не просьбу, не совет, а приказ, и требую его выполнять неукоснительно. Не забывайте об ответственности, которая ложится на вас и вашу дивизию. И потом… — Валецкий усмехнулся и отпил из стакана. — И потом: здесь не Генштаб, здесь не играют в войну, здесь воюют. Я вас больше не задерживаю, полковник. — И Валецкий отвернулся.
Матов, так и не притронувшись к чаю, уехал к себе в дивизию. Он был обижен и в то же время раздосадован на самого себя: нечего лезть с советами к начальству, когда оно советов у тебя не спрашивает. А все дело в том, что он еще не отвык от генштабистских замашек, когда одно его появление на том или ином участке фронта приводило в трепет командующих корпусами, армиями и даже фронтами, не говоря уже о дивизиях, потому что все знали: порученец Генштаба может накатать такое, что мало не покажется, когда сверху начнут драть против шерсти. А такое случалось сплошь и рядом, и не только потому, что кто-то что-то делал плохо, а потому, что все хорошо быть не может, всегда найдется к чему придраться, а именно ради этого и посылали офицеров генштаба. Так что Матов даже привык, что высокие чины обхаживали его, льстили и ублажали, хотя сам он вроде бы не давал никому повода для подобного к нему отношения. Что поделаешь: во все времена почти всякий начальник боится любого ревизора и проверяющего, ибо все грешны, — и с этим приходится мириться.
В армии все победы и поражения непременно связываются с конкретными именами, и косточки носителей этих имен перемываются особенно тщательно. Но если какой-то военачальник добивается успехов чаще других, ему прощают многое, если не всё, и никто, как правило, не считает, чего эти успехи стоят, сколько угроблено в той или иной операции солдат и техники.
Валецкого Матов еще по работе в Генштабе знал как человека, способного выполнять приказы командования любой ценой. Ему приходилось по воле случая анализировать действия стрелкового корпуса под командованием генерал-майора Валецкого в Подмосковном сражении, и Матов всегда поражался, как быстро таял этот корпус, имея перед собой даже значительно более слабого противника. Известная арифметика войны, которая утверждает, что наступающая сторона теряет втрое больше обороняющейся, не оправдывалась в действиях корпуса под началом Валецкого: его корпус терял впятеро-шестеро больше. Но в ту пору цель — отбросить немцев от Москвы — заслоняла все остальное, и Валецкий не был исключением, хотя командовавший тогда Западным фронтом Жуков и пытался заставить подчиненных ему командиров воевать грамотно, то есть не переть, очертя голову, на огневые точки, четко взаимодействовать с артиллерией и танками.
Полковник Матов не хуже генерала Валецкого понимал, что в сложившейся ситуации, когда о противнике известно слишком мало, штурмовики могут сыграть решающую роль при прорыве немецкой обороны. Но он полагал, что делать это они должны сознательно. Он мог не говорить им всей правды, но говорить неправду не мог. Это было его жизненным правилом, и одни усматривали в этом наглость, основанную на покровительстве в высших сферах, другие — цинизм, но мало кто догадывался, что на самом деле творилось в душе щеголеватого полковника.
Генерал Угланов, как раз за это и ценивший Матова, не раз говорил своему подчиненному:
— Ох, дорогой мой Николай Анатольевич, не сносить вам головы: слишком вы живо реагируете на все наши мерзости. Конечно, с мерзостями надо бороться, но при этом надо всегда помнить, что их побеждают не люди, а время. Люди же в своем нетерпении всегда торопят время и тем самым усугубляют мерзости. — И добавлял, с усмешкой поглядывая на Матова поверх очков: — Это, правда, не Маркс сказал и не товарищ Сталин, но между тем это тысячу раз доказано самой историей человечества.
— Вот это-то меня и бесит, Константин Петрович. Хочется быть личностью, от которой хоть что-то зависит.
— Так и будьте ею, но с поправкой на обстоятельства, — советовал Угланов и кончиком пальцев посылал очки вверх, на переносицу.
Да, обстоятельства. Но в них ведь тоже надо уметь быстро разбираться и находить свое место, да так, чтобы все — и друзья, и враги, — были уверены, что это место ты занимаешь по праву.
Два дня назад в дивизии полковника Матова побывал маршал Жуков, одетый в солдатскую шинель и шапку, сопровождаемый начальниками артиллерии фронта и саперными войсками. Был тут, разумеется, и Валецкий. Матов знал Жукова еще по Генштабу, хотя непосредственно с Заместителем Верховного не работал ни разу, а всегда как бы выглядывая из-за плеча генерала Угланова. Но у Жукова была
