Прильнув лицом к лицу, по небу вместе шли мы,
Пыланье дальних звезд мне брезжило едва,
В объятьях я сжимал ее неудержимо, —
И вдруг я разглядел: она была мертва!
УЖАС
Раз вечером сидел я с книгою в руках.
Вдруг к полночи меня объял внезапный страх.
Пред чем — не знаю сам. Но, ужасом томимый,
Дрожа и трепеща, я понял в этот миг,
Что нечто грозное идет неотвратимо…
Казалось, кто-то здесь неведомый возник
И за плечами встал. Не слышал я ни звука,
Но маской хохота жестокой искажен
Был этот страшный лик. Какая это мука —
Знать, что вот-вот волос моих коснется он,
Что тронуть мне плечо рука его готова,
Что мертвым я паду, его услышав слово!..
И все склонялся он ко мне в ночной тиши,
А я не смел — клянусь спасением души —
Взглянуть туда, назад, вздохнуть, пошевелиться…
Как бурею ночной испуганная птица,
Кружилась мысль моя. Холодный смертный пот
Всю душу леденил и сковывал мне члены.
Один, один лишь звук я слышал неизменно, —
То дробь выстукивал сведенный страхом рот.
И вдруг раздался треск! Не вынеся мученья,
Я на ноги вскочил и вопль издал такой,
Какого не слыхал еще никто живой, —
И навзничь я упал, без сил и без движенья.
ЗАВОЕВАНИЕ
Однажды юноша проворными шагами
По шумным улицам бродил в вечерний час,
Рассеянно скользя бездумными глазами
По юрким девушкам, что смехом кличут нас.
Но вдруг повеяло столь сладким ароматом,
Что оглянулся он. Божественная шла
Там женщина. Стройна, и шея так бела,
Так нежно клонится к ее плечам покатым!
Он — вслед. Зачем? А так! Зачем идут тайком
За стройной ножкою, стучащей каблучком,
За юбкой кружевной, что пляске бедер вторит?
Идут! Инстинкт любви нас гонит и задорит,
Он по чулкам хотел дознаться, кто она.
Изящна ли? Вполне. Что ж ей дано судьбою:
Росла ль на улицах? Воспитана ль семьею?
Доступна и бедна? Богата и скромна?
Но лишь его шаги ее достигли слуха,
Вмиг обернулась. О! Вот прелесть! Разом связь
Меж ними тайная — он чует — родилась;
Пора заговорить; он знает: через ухо
Проложен путь к душе. Но разделила их
Толпа гуляющих как раз на повороте.
Пока он проклинал бездельников пустых,
Пока искал ее, — исчезла. Вы поймете,
Что настоящей он охвачен был тоской,
Что, как бездомный дух, шатался по бульварам,
Что у фонтанов лоб мочил, палимый жаром,
И поздно за полночь приплелся спать домой.
Вы скажете, что в нем все чересчур наивно;
Но если не мечтать, что делать нам порой?
И не прелестно ли под посвист ветровой,
Сев у огня, мечтать о незнакомке дивной?
С минуты этой он неделю счастлив был;
Вокруг него плясал видений рой туманный
И в сердце пробуждал, удваивая пыл,
Мечты сладчайшие, сладчайшие обманы.
Он в выдумках витал нелепейших; все вновь
Он создавал игру великих приключений.
Душа наивная и молодая кровь
Питают сонм надежд безумством измышлений.
В чужие страны он спешил за нею вслед;
Вдвоем они брели равнинами Эллады,
И он спасал ее, как рыцарь из баллады,
От всех опасностей, от всех чудесных бед.
Порой на склоне гор, над пропастью бездонной
Любовной болтовни вилась меж ними нить,
И часто он умел удобный миг словить
И поцелуй сорвать, немедля возвращенный.
Порой, рука в руке, в карете почтовой
Они летели вдаль, склонясь к прозрачной дверце,
Любуясь напролет всю ночь, с мечтою в сердце,
В зеркальной глади вод сверкающей луной.
То видел он ее задумчивой графиней
В окне готическом у балюстрад лепных
Иль буйно мчащейся галопом по равнине
За легким соколом, за стаею борзых.
Паж — он ее любви сумел легко добиться,
Вмиг графу старому супруга неверна:
Все бродит с юношей в густом лесу она,
И всякий раз они умеют заблудиться.
Таким-то образом неделю, опьянен,
Для лучших из друзей захлопнув двери, он
Прогрезил напролет; лишь к ночи, истомленный,
Он плелся посидеть в аллее отдаленной.
Раз утром в ранний час он был разбужен вдруг
И долго тер глаза, раздумчиво зевая:
К нему его друзей ввалился шумный круг,
Галдя наперебой, остроты отпуская.
Их план был — за город поехать, лодку взять,
Поплавать по реке, по лесу поблуждать,
Поотравлять покой компаниям мещанским
И пообедать всласть на травке и с шампанским.
Он отвечал, взглянув с презрением на них,
Что вовсе не по нем подобная забава;
Когда ж они ушли и гам веселый стих,
Внезапно понял он, что одинок, что, право,
Неплохо средь цветов на бережку у вод
Погрезить, что реки теченье и журчанье
Приносит ласково унылые мечтанья,
Как ветви мертвые, что по волнам несет;
Что есть глубокая, пьянящая отрада
Без цели, наугад бродить, бежать в простор
И полной грудью пить прозрачный воздух с гор,
Где сена терпкий дух, где влажность и прохлада;
Что упоительно свой лепет льет река,
Что песенки гребцов баюкают томленье,
И душу вдаль стремит и вдруг кружит слегка
Как бы теченье вод — блаженных дум теченье.
Тут грума кликнул он, с кровати мигом встал,
Оделся, закусил и на вокзал помчался,
В пути задумчиво сигарой наслаждался
И всю компанию в Марли вмиг отыскал.
От предрассветных слез была сырой равнина;
Еще порхал туман легчайший вдалеке;
Пел хор веселый птиц; и золотом в реке
Сверкающих лучей сквозила паутина.
Когда, весь соком полн, сплошь зеленеет лес
И радостная жизнь со всех сторон сверкает,
Когда весь мир стремит свой гимн в лазурь небес —
Тогда ликует дух и тело расцветает.
Да, он позавтракал изысканно; в виски
Вино ударило слегка; а в довершенье
И воздух полевой влил в сердце восхищенье,
Когда вдруг увидал себя он у реки.
Река несла челнок, безвольный и ленивый;
Под легким ветерком шептались камыши —
То племя хрупкое, что, окаймив заливы,
Из лона вод берет исток своей души.
Но вот гребцы взялись за весла, песней смелой
Согласно грянули; их голосов раскат
Будил окрестности; и мерно, в пене белой,
Их весла легкие ложились песне в лад.
Час наступил, когда глотнуть хотелось водки,
Быстрее понеслись другие челноки.
Вдруг смех пронзительный раздался с ближней лодки, —
И мой герой затих от ноющей тоски.
Она! В той лодочке! Да, руль она держала
И пела песенку, разлегшись на корме!
Он, бледен весь, глядел с отчаяньем в уме
И в сердце: Красота вновь от него бежала!
И в час обеда был еще печален он…
Гуляки у кафе сгрудились всей толпою;
Прелестный садик, сплошь лозою оплетен,
Лежал у берега, под сенью лип густою.
И с лодки той гребцы давно собрались там,
Меняясь шутками и руганью соленой,
Столы сдвигали в круг рукою обнаженной
И с треском ставили тарелки по столам.
Она была средь них, как все, абсент глотая!
Он замер, недвижим. Бесстыдница, смеясь,
Ему мигнула. Он был нем. Она нашлась:
«Ты, верно, дурачок, решил, что я святая?»
Дрожа, он подошел, сел к ней; обедал он
И до десерта вплоть был страшно удивлен:
Как мог ее считать он знатной, гордой, тонкой?
Она была простой, веселою девчонкой,
Звала «мартышечкой», «котеночком», «зверьком»;
Одною вилкою они, меняясь, ели,
А после, к вечеру, скользнули прочь тайком, —
И не узнать вовек, на чьей он спал постели!..
Восторженный поэт, искатель жемчугов,
Нашел подделку он — и поднял. И прекрасно!
Я верю в здравый смысл пословицы бесстрастной:
«Когда бекасов нет, отведайте дроздов».
СНЕЖНАЯ НОЧЬ
Недвижим, молчалив равнины плат огромный,
Погасла жизнь везде. Ни шелеста кругом.
Лишь слышно, как порой, зарывшись в бурелом,
Ворчит, скулит во тьме какой-то пес бездомный.
Все, что цвело, лежит под зимней
