Було учил эту басню; птичья хитрость ему понравилась. А поскольку он был не глупее куропатки, раскатистому «тирруи» которой он подражал, как никто, у него тоже прекрасно получится отвести Зефирена подальше – и смыться.
Надо заметить, что, устраивая этот маленький розыгрыш, Було рисковал и мог нарваться на сложности, самой серьезной из которых было появление в этих местах кого-нибудь из обитателей деревни, отличающихся крепкими ногами и отменным зрением. Тогда бы его выдали сторожу. Или даже (такое уже случалось), если бы это оказался родственник, свойственник или просто знакомый, он мог бы фамильярно схватить проказника за ухо и в таком виде привести его к представителю правопорядка. Неприятное положение, как можно догадаться.
Однако Було был осмотрителен, поэтому предпочел не рисковать таким образом. С другой стороны, у него не было отчетливых представлений об исходе сражения и о том, как Лебрак руководил войском. По доносившимся до него крикам он только догадался, что была предпринята серьезная атака. Так, но где теперь его товарищи?
Важный вопрос.
Что до Курносого, то он, как вы понимаете, не терял времени на ожидание сельского старосты. Едва увидев, что тот направляется в его сторону, он стремительно свернул, пригнулся, спрыгнул в овраг и помчался к однокашникам, на ходу крича им, хотя и не слишком громко, чтобы бежали по верху, потому что Стервятник (так он определял присутствие старикана па поле военных действий) шел по низу.
Увидев удирающего Курносого, Зефирен сразу понял, что гадкие сопляки снова собираются сбежать от него; он вспомнил, как давеча один из них показал ему ничем не прикрытую задницу. Нынче вечером он чувствовал боевой дух и припустил рысью, чтобы поймать постреленка.
Потный и запыхавшийся, он прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как выводок голых, как червяки, мальчишек бежит и скрывается в верхних кустах над Сотой, выкрикивая в его адрес оскорбления, в смысле которых у него не было сомнений.
– Старая сволочь! Потаскун! Сифилитик! Старый козел! Эй, нам на тебя насрать!..
– Поросята, грубияны, сорванцы, невежи! – отвечал старик, продолжая преследование. – Вот погодите, уж я поймаю кого-нибудь из вас; уши оторву, нос отрежу, язык отрежу, отрежу…
Бедуин хотел отрезать всё!
Но чтобы поймать хоть одного, следовало бы иметь ноги попроворнее, чем его старые ходули; он обогнул кустарник и осмотрел его со всех сторон, но ничего не обнаружил и двинулся вдаль, на голос, который показался ему верным следом, но которому тоже предстояло вскоре сыграть с ним злую шутку.
Курносый, Гранжибюс и Крикун, все трое одетые, сделали то, что в какой-то момент собирался сделать Було, чтобы прикрыть возвращение и одевание товарищей. Они завлекли Зефирена через пастбища Шазалана далеко-далеко, к Вельрану, чтобы сбить его со следа, а заодно, надеясь на его слабое зрение, убедить, что мальчишки из неприятельской деревни были единственными виновниками покушения на честь и достоинство старого «защитника Родины» и «представителя закона».
Курносый и двое его помощников оговорили заранее все сигналы опасности и сбора и, убедившись, что вражеский лес пуст, перестали выкрикивать оскорбления в адрес Бедуина. Сделав крюк, они резко свернули в поля, проползли вдоль стены пастбища Фрико, вновь вернулись в лес и по верхнему рву пробрались в кустарник общинного леса, метрах в ста над изгибом дороги, то есть полем боя.
В тот момент оно было совершенно пустынно, их поле боя, и ничто на нем не напоминало о недавнем героическом сражении. Но снизу, из кустарника, они периодически слышали «тирруи» – позывку лонжевернцев.
Благодаря этой ловкости едва не захваченная Зефиреном врасплох армия победителей сумела вернуться в охраняемый Було лагерь и торопливо, наспех, надеть рубахи, штаны, куртки и башмаки. Озабоченный Було ходил от одного к другому, всеми десятью пальцами изо всех сил стараясь помочь засунуть полы рубах в штаны, закрепить помочи, застегнуть штаны, подобрать кепки, завязать шнурки башмаков и проследить за тем, чтобы никто ничего не потерял и не забыл.
Меньше чем за пять минут, чертыхаясь и проклиная этого старого прохвоста сторожа, вечно сующегося туда, куда его не звали, солдаты лонжевернской армии, с истинным удовлетворением нацепив свои одежки, почти довольные своей полупобедой, в которой, правда, не было взято ни одного пленного, разошлись четырьмя или пятью группами, чтобы позвать троих разведчиков, сражающихся с Бедуином.
– Вот он мне за это заплатит, – повторял Лебрак. – Да, он мне заплатит. Он уже не впервой старается причинить мне вред. Это не может оставаться безнаказанным, или уж и Бога нет, уж и справедливости нет, вообще ничего! Нет уж, черт возьми, нет! Это ему так не сойдет с рук!
И Лебрак стал мысленно изобретать сложные и ужасные планы мести, а его товарищи тоже глубоко задумались.
– Послушай, Лебрак, – предложил Тентен, – у старика есть яблони. А что, если, пока он охотится за нами в угодьях Шазалана, пойти приласкать его деревья «сбивалками»? А? Что скажешь?
– И перепахать его грядку капусты, – добавил Тижибюс.
– Перебить ему стекла! – воскликнул Страхоглазый.
– Отличные предложения! – согласился Лебрак, у которого была и своя идея. – Только сначала дождемся остальных. И потом, такое ни за что нельзя делать днем. Если нас увидят, то при свидетелях отправят в тюрьму… Он бессердечная, бесчувственная старая свинья, так что знайте: верить ему нельзя. Ладно, посмотрим!
– Тирруи! – донеслось из западных кустов.
– Вот и они! – и Лебрак трижды повторил позывку серой куропатки.
Мощный топот возвестил о том, что разведчики вернулись, а группы бойцов, разбросанные по склону, воссоединились. Вот что рассказали бегуны, когда все собрались.
– Зефирен, – заверили они, – клял на чем свет стоит этих гадких маленьких сопляков из Вельрана, которые явились надоедать порядочным людям прямо на их территорию. Этот тип потел, вытирал пот и задыхался, как запаленная кляча, когда тащит двухтонную телегу.
– Отлично! Он верняком снова сюда сунется; надо бы, чтобы кто-нибудь остался последить за ним.
Крикун, который уже завоевал авторитет психолога и логика, высказал свое мнение:
– Ему было жарко, значит, он хочет пить, значит, напрямки пойдет в деревню, пропустить стаканчик у трактирщика Фрико. Может, надо, чтобы и туда тоже кто-нибудь пошел?
– Да, – подтвердил командир, – верно: трое здесь, трое туда; остальные – со мной в лес Тёре. Теперь я знаю, чё делать. К Фрико пойдут умники, – продолжал он. – Ты, Крикун, с Шаншетом и Пирули: просто будете как ни в чем не бывало играть в шары. Було останется здесь, спрячется с двумя другими в карьере: нужно внимательно смотреть и хорошенько слушать, что он скажет; когда старик отойдет подальше, а мы будем знать, что он собирается делать, встретимся в конце дороги на Донзе, возле Памятного креста{25}. Тогда посмотрим, и я скажу вам, как мы решим.
Крикун заметил, что ни у него, ни
