И с этими словами, пожелав мальчишкам хорошо поиграть и всегда быть умными, он зашел к Фрико пропустить свой стаканчик.
– Он аж умирал от жажды! – продолжал Крикун. – Правда, мучился он недолго, теперь потягивает уже второй. Я там оставил Шаншета и Пирули, пусть следят за ним и предупредят нас, если он выйдет до моего возвращения.
– Отлично! – сразу повеселев, похвалил Лебрак. – А теперь скажите: кто из вас может еще ненадолго остаться здесь? Нам не обязательно быть всем вместе, даже наоборот!
Согласились восемь человек, разумеется, командиры.
Дольше всех принимал решение Гамбетт, ведь он жил очень далеко! Но Лебрак указал ему на то, что братья Жибюсы остаются, а раз уж он самый проворный, его помощь обязательно пригодится. Рискуя, если не найдется подходящего алиби, получить дома солидную взбучку, он стоически согласился с доводами главнокомандующего.
– Чтобы всех остальных дома не дрючили, уходите! – предложил Лебрак. – Мы отлично обойдемся без вас; а завтра расскажем, как все прошло. Сегодня вечером вы, скорей, будете нам мешать, так что спите спокойно, старикан заплатит нам по счетам. А главное, – добавил он, – рассредоточьтесь, не ходите ватагой, а то вас увидят и что-нибудь заподозрят, а нам этого не надо…
Когда в отряде остались только Лебрак, Курносый, Тентен, Крикун, Було, братья Жибюсы и Гамбетт, генерал изложил свой план.
Они молча, волоча за собой веревки из ломоноса, спустятся по главной деревенской улице, пойдут в нужное место и встретятся между двумя навозными кучами.
Двух групп по двое мальчишек достаточно, чтобы устроить поперек дороги, на пути сторожа, предательские ловушки; он споткнется, завалится на землю и будет выглядеть еще более пьяным, чем на самом деле. Таких засад на дороге они соорудят четыре.
Мальчишки так и сделали: спустились по улице, одну веревку оставили возле навозной кучи Жан-Батиста, другую – у Грокула; Було и Тижибюс должны были вернуться к последнему, Крикун и Гранжибюс – к предпоследнему. А пока все они продолжали идти вперед. Було, руководитель засады, остановился со своим товарищем возле навозной кучи Бото, а в это время Крикун и его компаньон уже обосновались у Дони.
Другие пошли сменить на вахте Шаншета и Пирули, которых сразу же отправили домой. После чего пристроились у окна, чтобы поглазеть, что поделывает старикан.
Он уже приступил к третьему абсенту и разглагольствовал, что твой депутат на своей реальной или воображаемой трибуне – скорее воображаемой, потому что было слышно, как он говорил:
– Да, в тот день, когда я собрался идти в отпуск из Алжира в Марсель, черт побери, я прибыл в порт, а корабль только что отчалил. И что же я делаю? Там оказалась местная бабенка, на берегу она стирала бельишко. На счет «раз», даже не разглядев содержимого корыта, я переворачиваю его, прыгаю внутрь и гребу прикладом своего ружьеца в кильватере корабля, так что в Марсель прибываю, можно сказать, раньше него.
– У них было полно времени! Гамбетта оставили в засаде позади кучи хвороста. В нужный момент он должен был предупредить обе группы, а также Лебрака с помощниками, что Зефирен вышел.
А пока он мог слушать рассказ о последней встрече Бедуина с его старым дружком, «имперрратором» Наполеоном Третьим.
– Так вот, значит, проходил я как-то в Париже возле Тюильри, дай, думаю, зайду поздороваюсь с ним. И тут – ба! – кто-то хлопает меня по плечу. Оборачиваюсь… Он! «Ах уж этот мне Зефирен, – говорит, – вот так встреча! Зайдем-ка, промочим горло!.. Жени! – крикнул он императрице. – Это Зефирен, мы хотим выпить, сполосни-ка два стакана!»
А в это время трое шутников спустились в деревню и подошли к жилищу сторожа.
Через окошко сарая Лебрак залез вовнутрь, открыл своим товарищам маленькую дверь, и все трое, минуя пару коридоров, проникли в квартиру Бедуина, где добрых четверть часа предавались таинственному занятию среди леек, чугунков, фонарей, канистры с бензином, шкафов, кровати и печки.
После чего, когда «тирруи» Гамбетта возвестило о возвращении их жертвы, они ретировались так же незаметно, как вошли.
Сообщники живо перебежали ко второму посту Було, куда прибыли до появления Бедуина.
Папаша Зефирен поведал в последний раз Фрико свои истории об «арабье» и «шакалье», рассказал об «акулье», которое «портит» рейд Алжира, вспомнил, как однажды, когда они купались, одно из этих мерзких животных искусало одного его приятеля и море целиком окрасилось кровью. После чего, покачиваясь и шаркая подошвами, папаша Зефирен покинул заведение под насмешливыми взглядами хозяина и его супруги.
Дойдя до владений Дони, он – бац! – первый раз растянулся, всеми словами проклиная эту гнусную дорогу, которую чертовски хреново содержал дорожный рабочий папаша Бреда (бездельник, отслуживший всего семь лет и якобы принимавший участие в итальянском походе, что за чушь!). Провалявшись так некоторое время, он поднялся и двинулся дальше.
– Надеюсь, теперь он убрался, – рассудил Фрико, закрывая дверь.
Чуть дальше лиана Було, предательски растянутая под ногами у Зефирена, заставила его скатиться прямо в канаву с навозной жижей, а двое заговорщиков в полном молчании улепетывали во тьме, унося свою веревку.
Возле навозной кучи Грокула он снова растянулся, чертыхаясь и во всю силу своих легких понося эту поганую страну, где темно, как у негра в заду.
Привлеченные шумом жители выходили на пороги своих домов и судачили:
– Да, похоже, здорово нынче напился старый вояка, видать, шибко хватил лишнего!
И пятнадцать или двадцать пар глаз смогли заметить, что, не пройдя и двадцати шагов, старик, вопреки всем законам равновесия, снова свалился, как это нередко случается с пьянчужками.
– Да ведь я ж не так пьян, черт возьми! – бормотал он, потирая шишку на лбу и разбитый нос. – Я ж почти ничего не пил. Это злость ударила мне в голову! Ах, негодники!
Его штаны превратились на коленях в сплошную дыру, и понадобилось целых пять минут, чтобы он смог откопать ключ, вместе с перочинным ножом, кошельком, табакеркой, трубкой, кисетом и спичечным коробком завалившийся в кармане под большой клетчатый носовой платок.
Наконец он вошел в дом.
С любопытством следящие за ним восемь пострелят с первого же его шага услышали грохот падающих леек. Так и предполагалось: они для того их и расставили. Наконец старикану удалось расчистить себе путь и пробраться к небольшому углублению в стене, где он хранил спички.
Он чиркнул одной из них о штаны, о коробок, о печную трубу, о стену: она не вспыхнула; он чиркнул второй, потом третьей, четвертой, пятой – обо что бы ни чиркал, никакого результата!
– Чиркай-чиркай, старик! – ухмыльнулся Курносый, который собственноручно смочил все спички водой. – Чиркай! Хоть развлечешься!
Зефирену наскучило чиркать впустую, он поискал спичку в кармане. Чиркнул ею, она вспыхнула, и он хотел зажечь керосиновую лампу; но фитиль тоже оказался с норовом и ни за что не хотел заниматься.
Зато Зефирен разгорячился:
– Черт побери, черт побери, черт
