– Да, старики, не хотел бы я оказаться на его месте!
– Зато мы его проучим! – заверил Тентен, карманы которого оттопыривались от трофеев, свидетельствуя о богатой наживе. – Еще два-три таких сражения, – сказал он, похлопывая себя по ляжкам, – и можно будет обойтись без уплаты военного налога; а на наши монеты устроим пир.
– А со штанами-то что будем делать?
– Штаны пока оставим в дупле липы, – отрезал Лебрак. – Я сам за это возьмусь. Завтра увидите. Только знаете что? Не болтайте. Вы не прачки, чтобы судачить. Постарайтесь держать язык за зубами. Хочу завтра утром здорово насмешить вас. Но если кюре узнает, что это снова я, он наверняка опять не захочет допустить меня к первому причастию, как в прошлом году, когда я помыл свою чернильницу в кропильнице.
И, будучи истинным сыном своего отца, читающего антиклерикальные провинциальные издания «Пробуждение деревень» и «Малыш Брэндон», хвастливо добавил:
– Вообще-то я не особо рвусь, просто чтобы было как у людей.
– Что ты собираешься сделать, Лебрак? – заинтересовались его соратники.
– Ничего! Я же сказал: завтра утром увидите. Всё, по домам.
И, засунув барахлишко Ацтека в дупло старой липы, они ушли.
– Вернешься сюда после восьми и поможешь мне! – сказал Лебрак Курносому.
Тот согласно кивнул, и они разошлись по домам, чтобы поужинать и сделать уроки.
После еды, когда отец подремывал над «Большим страсбургским альманахом», в котором он искал, какую погоду обещают на время ярмарки в Верселе, поджидавший этого момента Лебрак преспокойно направился к дверям.
Но мать следила за ним.
– Куда это ты собрался? – спросила она.
– Выйду, извиняюсь, пописать, – спокойно ответил он.
Не дожидаясь других замечаний, он вышел на улицу и, если можно так сказать, одним прыжком оказался у старой липы. Несмотря на темноту, поджидавший его Курносый разглядел, что в куртку его спереди воткнуты булавки.
– Что будем делать? – поинтересовался он, готовый на всё.
– Пошли, – скомандовал Лебрак, достав штаны и разрезав их сзади сверху донизу.
Они пришли на абсолютно пустынную и тихую церковную площадь.
– Подашь мне это барахло, – приказал Лебрак, поднимаясь на угол стены, где находилась железная решетка, окружавшая святое место.
Там, куда влез командир, была статуя какого-то святого (он думал, святого Иосифа) с полуобнаженными ногами. Она стояла на небольшом каменном основании, куда отчаянный подросток вскарабкался в одну секунду и кое-как устроился по соседству с супругом Девы Марии. Вытянув руку, Курносый передал ему портки Ацтека, и Лебрак торопливо принялся надевать штаны на бронзового святого. Он расправил на нижних конечностях статуи брючины, скрепил их сзади несколькими булавками и закрепил слишком широкий и, как мы знаем, растянутый пояс, обвязав чресла святого Иосифа сложенным вдвое обрывком старой веревки.
После чего, удовлетворенный своей работой, спрыгнул на землю.
– Ночи нынче прохладные, – наставительно заметил он. – А так у святого Иосифа не будут мерзнуть его ходули. Папаша нашего Господа Бога будет доволен и, чтобы отблагодарить нас, поможет захватить еще пленных… Ну что, пошли спать, старина!
Назавтра, как обычно, пришедшие к семичасовой молитве добрые женщины: старуха Потт, Большая Феми, Ла Гриотт и другие, – увидев подобное осквернение святыни, стали креститься:
– На святого Иосифа надели штаны!
Раздевший статую ризничий отметил, что брюки не такие уж чистые и совсем недавно были в употреблении, однако совершенно не опознал в этом предмете туалета штаны, в которых ходил бы кто-нибудь из приходских мальчишек.
Следствие, которое он провел со всей возможной оперативностью и живостью, не дало никакого результата. Опрошенные мальчишки либо молчали как рыбы, либо тупо резвились, как молодые бычки. Поэтому в ближайшее воскресенье кюре, убежденный в том, что это дело рук какой-то чудовищной тайной организации, метал со своей кафедры громы и молнии против нечестивцев и сектантов, каковым мало преследовать добрых людей, так они зашли еще дальше в своем кощунстве, пытаясь насмехаться над святыми в их собственном доме.
Местные жители были потрясены так же, как кюре, и никто из них не заподозрил, что святой Иосиф был обряжен в штаны Ацтека-с-Брода, захваченные в честном бою лонжевернской армией у вельранских недоумков.
VII. Несчастья казначея
Грозят опасности тому, кто высоко поставлен.
Жан де Лафонтен. «Два мула»[27]На следующее утро казначей, устроившись на своем месте на задней парте и уже сто раз и даже больше посчитавший, пересчитавший и перебравший все составляющие казну и отданные ему на хранение предметы, подготовился продемонстрировать свой гроссбух.
Итак, он по памяти принялся вписывать в графу поступлений следующие детальные подсчеты.
Понедельник
Получено от Гиньяра:
• Брючная пуговица.
• Большая виревка от ручки кнута.
Получено от Страхоглазого:
• Старая подвязка его матери, чтоб сделать из нее запасную пару.
• Три пуговицы для рубашки.
Получено от Бати:
• Французская булавка.
• Старый кожаный обувной шнурок.
Получено от Фели:
• Два обрывка виревки, всего с меня ростом.
• Пуговица для куртки.
• Две пуговицы для рубашки.
Вторник
Захвачено во время битвы на Соте у пленного Ацтека-с-Брода, пойманного Лебраком, Курносым и Гранжибюсом:
• Отличная пара шнурков для башмаков.
• Одна подвязка.
• Кусок тесьмы.
• Семь брючных пуговиц.
• Задняя пряжка.
• Пара помочей.
• Пряжка для куртки.
• Две черные стеклянные пуговицы для куртки.
• Три пуговицы для подштанников.
• Пять пуговиц для рубашки.
• Четыре жилетных пуговицы.
• Одно су.
Итого в казне:
• Три су на случай беды!
• Шестьдесят пуговиц для рубашки!
«Ну-ка, точно ли там шестьдесят пуговиц? Старикан меня не видит. Может, пересчитать?»
И он поднес руку к карману, оттопырившемуся от разнообразных богатств, которые смешались с его собственными сбережениями, потому что Мари пока не успела выполнить свою тайную работу. Накануне братец вернулся поздно, и ей некогда было сшить обещанный войску мешочек с завязками.
Карман Тентена с пуговицами был заткнут его носовым платком. Недолго думая, он резко вытащил его, торопясь проверить точность своих подсчетов, и… по полу, словно орехи или шарики, рассыпались и покатились по всему классу пуговицы из казны!
Раздался приглушенный гул, все головы повернулись в его сторону.
– Это еще что? – холодно спросил отец Симон, вот уже два дня наблюдавший за странным поведением своего ученика.
И он поспешил собственными глазами оценить природу правонарушения, поскольку, несмотря на все свои уроки этики и вопреки деяниям Джорджа Вашингтона и знаменитой истории с его топориком{36}, совершенно не был уверен в чистосердечии Тентена и его дружков.
Бедный казначей был слишком взволнован, чтобы подумать еще и о бухгалтерской книге, так что Лебрак едва успел дрожащей рукой подхватить ее и торопливо сунуть в свое отделение в парте.
Однако его движение не ускользнуло от бдительного ока учителя.
– Что вы там прячете, Лебрак? Покажите немедленно, иначе неделю будете оставаться после уроков!
Показать гроссбух, обнародовать тайну, составлявшую мощь и славу лонжевернской армии? Как бы не так! Лебрак скорее проглотил бы
