— Да, Герберт.
— Надо же мне как-нибудь выпутаться. Вся моя карьера поставлена на карту. Это напечатано в газете, которую все читают. Понимаешь?
— Да, Герберт. Мое имя тоже напечатано в газете.
— Совсем другое дело! Тебе-то что? Ведь ты все равно уже не можешь учиться в университете.
— Ты прав, Герберт.
— Значит, конец, да? Мы расстались, и между нами все кончено.
— Все. А теперь прощай.
Она повернулась и пошла.
— Погоди… Рут… Послушай… минутку!..
Она остановилась. Герберт подошел к ней. В темноте его лицо было совсем близко, и она слышала его порывистое дыхание.
— Послушай, — сказал он. — Куда ты сейчас пойдешь?
— Домой.
— Тебе же не к спеху… — Его дыхание участилось. — Мы, конечно, договорились обо всем, правда? Так тому и быть! Но ты ведь могла бы… мы могли бы… как раз сегодня вечером у меня никого нет дома, понимаешь?.. Нас никто не увидит… — Он схватил ее за руку. — Зачем нам расставаться именно так… я хочу сказать, так официально… Ведь можно бы еще разок…
— Уйди, — сказала она. — Немедленно уйди!
— Да будь же умницей, Рут. — Он обнял ее.
Рут с минуту всматривалась в красивое лицо, которое любила, которому бездумно доверилась. Затем размахнулась и дала Биллингу пощечину.
— Уйди! — закричала она, и слезы брызнули у нее из глаз. — Уйди!
Он пошатнулся и сделал шаг назад.
— Что?! Бить?! Бить меня! И это ты, грязная жидовская свинья, смеешь бить меня?
Он хотел было броситься на нее.
— Уйди! — крикнула она истошным голосом.
Он испуганно оглянулся.
— Заткнись! — прошипел он. — Еще небось хочешь натравить на меня людей? Это доставило бы тебе удовольствие! Как же! Я уйду! Да, да, уйду! Слава Богу, что я избавился от тебя!
«Quand lamour meurt»[63], — пел на экране томный женский голос, плывя сквозь шум и дым марокканского кафе. Рут провела рукой по лбу.
Рядом с этим все остальное казалось незначительным. Страхи и тревоги родственников, у которых она жила. Дядя настаивал на скорейшем отъезде, чтобы избежать ареста… Потом пришла анонимка: ей сообщили, что если через три дня она не исчезнет, то ей остригут волосы и как осквернительницу арийской расы повезут на телеге через весь город с позорными надписями на спине и груди… Потом прощание с могилой матери… Дождливое утро у памятника павшим воинам; кто-то стер имя ее отца, убитого во Фландрии в 1916 году. Отец был еврей… Наконец поспешное, одинокое бегство через границу в Прагу… Она захватила с собой несколько драгоценностей, оставшихся от матери…
На экране снова зазвучали флейты и барабаны. Заглушая их, раздался марш Иностранного легиона — отрывистые, возбуждающие звуки горна, взлетающие над ротами воинов без роду и племени, плетущихся по пустыне.
Керн наклонился к Рут.
— Вам это нравится?
— Да…
Он достал из кармана небольшой флакон и подал ей.
— Одеколон, — сказал он шепотом. — Здесь очень жарко. Может быть, это освежит вас.
— Спасибо.
Рут вылила несколько капель на ладонь. Керн не заметил, как на глазах ее внезапно выступили слезы.
— Спасибо, — повторила она.
Штайнер пришел снова в кафе «Алебарда». Он сунул кельнеру пятишиллинговую бумажку и заказал кофе.
— Позвонить? — спросил кельнер.
Штайнер кивнул. В последнее время он с переменным успехом играл несколько раз в других кафе. Теперь у него накопилось около пятисот шиллингов.
Кельнер положил перед ним пачку газет и ушел. Развернув газету, Штайнер принялся было читать, но вскоре отложил ее в сторону; международные события мало интересовали его. Человеку, плывущему под водой, важно одно — вновь вынырнуть на поверхность. А раскраска рыб была ему безразлична.
Кельнер принес кофе и стакан воды.
— Эти господа придут через час.
Он задержался у столика.
— Хорошая погода сегодня, правда? — сказал он немного погодя.
Штайнер кивнул и принялся разглядывать рекламу на стене. Плакат призывал всех пить солодовое пиво и тем самым добиваться долголетия.
Шаркающей походкой кельнер удалился за стойку. Через некоторое время он принес на подносе второй стакан воды.
— Принесите-ка мне лучше вишневой водки, — попросил Штайнер.
— Извольте! Сейчас же принесу!
— Принесите и себе. Выпьем вдвоем.
Кельнер поклонился.
— Благодарю вас, сударь! Сразу видать — вы сочувствуете нашему брату. А это бывает так редко!
— При чем тут сочувствие! — возразил Штайнер. — Просто мне скучно, вот и все.
— Я знавал людей, которым приходили в голову вещи похуже, ежели их одолевала скука, — заметил кельнер.
Он выпил свою рюмку и принялся почесывать кадык.
— Послушайте, сударь, — доверительно сказал он. — Я знаю, что вас интересует, и, если позволите, дам вам совет. Рекомендую взять мертвого австрийца. Есть, правда, и мертвые румыны, они даже чуть подешевле, но кто же знает румынский язык?
Штайнер пристально посмотрел на него.
Кельнер перестал чесать кадык и начал растирать себе затылок. При этом он скреб ногой по полу, точно собака.
— Лучше всего, конечно, американец или англичанин, — задумчиво продолжал он. — Но у нас, в Австрии, американцы умирают крайне редко. А если это и случается, то в результате автомобильной катастрофы. Попробуй тут взять его паспорт!
— Мне кажется, немецкий паспорт лучше австрийского, — сказал Штайнер. — Его труднее проверить.
— Это верно. Но тогда вам не дадут разрешение работать. Получите вид на жительство и все. А с паспортом умершего австрийца в Австрии вы сможете работать, где только пожелаете.
— Пока не попадусь.
— Да, разумеется! Но кто же попадается в Австрии? Разве лишь тот, кого случайно примут за другого…
Штайнер невольно рассмеялся:
— Иной раз могут принять и за другого. Все-таки это опасно.
— Ну, знаете ли, сударь! — воскликнул кельнер. — Говорят, ковырять в носу тоже опасно.
— Да, но за это не полагаются каторжные работы.
Кельнер осторожно помассировал свой нос, но не стал ковырять в нем.
— Ведь я желаю вам добра, — сказал он. — Насмотрелся я этих дел вдоволь. Знаю, что к чему. Мертвый австриец — это все-таки самое реальное.
* * *Оба торговца паспортами пришли к десяти часам. Один из них, юркий человечек с птичьими глазками, завел разговор. Второй, грузный и расплывшийся, присутствовал при сем и молчал.
Первый достал немецкий паспорт.
— Мы навели справки у своих деловых партнеров. Вы можете получить этот паспорт оформленным на вас. Описание личных данных стирается, вместо них проставляются ваши. Конечно, кроме места рождения. Придется вам согласиться на город Аугсбург, — он указан на печатях. Но это обойдется вам на двести шиллингов дороже. Прецизионная работа, сами понимаете.
— Таких денег у меня нет, — сказал Штайнер. — Да мне и не важно, чтобы в паспорте было мое имя.
— Тогда берите его в таком виде.
