— Диктаторы не сходят с ума, — сказал Керн.
— Конечно, нет. — Фогт поднялся и улыбнулся. — Но они и не становятся разумными.
— Вы действительно пойдете завтра в полицию? — спросил Керн.
— Да, пойду. Прощайте, и спасибо за вашу готовность помочь мне. Погуляю еще с часок у озера.
Он медленно побрел вниз по пустынной улице; некоторое время, когда он уже скрылся из виду, еще были слышны его шаги.
Керн посмотрел на Рут. Она улыбнулась ему.
— Ну как, боишься? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
— У нас с тобой другое дело, — сказал он. — Мы молоды. Выберемся из беды!
Через два дня из Цюриха прибыл Биндер — спокойный, элегантный, самоуверенный.
— Как живете? — спросил он Керна. — Все в порядке?
Керн рассказал о своем посещении коммерческого советника Оппенгейма. Биндер внимательно слушал. Он расхохотался, узнав о попытке Керна просить у Оппенгейма протекции.
— Тут вы допустили явную ошибку, — сказал Биндер. — Не знаю более трусливой жабы, чем Оппенгейм. Но ничего, сегодня я предприму против него карательную экспедицию.
Он ушел и вернулся к вечеру, размахивая кредиткой в двадцать франков.
— Вот это да! — сказал Керн.
Биндер брезгливо поморщился:
— Все это было не так уж красиво, можете мне поверить. Националист господин Оппенгейм! У него миллионы, и только поэтому он, видите ли, все понимает. Деньги делают людей совершенно бесхарактерными, вам не кажется?
— Отсутствие денег дает тот же результат.
— Да, но гораздо реже. Я его здорово напугал, наговорив кучу диких новостей про Германию. Он раскошеливается только в состоянии испуга. Думает откупиться от судьбы. Разве я не указал этого в списке?
— Нет, там написано: «Деньги дает только под сильным нажимом».
— Это одно и то же! Но погодите, не ровен час! Не исключено, что мы еще встретим нашего коммерческого советника как вполне равноправного коллегу где-нибудь на шоссе. Это дало бы мне большое удовлетворение.
Керн рассмеялся:
— Он и тогда найдет выход из положения. Но скажите, Биндер, зачем вы приехали в Люцерн?
— В Цюрихе запахло жареным. За мной началась слежка. И кроме того… — он нахмурился, — время от времени я приезжаю сюда для получения писем из Германии.
— От родителей?
— От матери.
Керн замолчал. Он вспомнил собственную мать. Изредка он ей писал, но ответа ни разу не получил — его адрес непрерывно менялся.
— Вы любите торт? — спросил Биндер после паузы.
— Конечно, люблю. А у вас разве есть?
— Есть. Подождите минутку.
Он вернулся с картонной коробкой и извлек из нее небольшой песочный торт, аккуратно завернутый в шелковую бумагу.
— Прямо с таможни, — сказал Биндер. — Знакомые привезли.
— Тогда съешьте его сами, — сказал Керн. — Сразу видно, мама испекла!
— Да, именно она. Поэтому я и не прикоснусь к нему. Не могу!
— Этого не понимаю. Господи, если бы я получил торт от матери! Я ел бы его целый месяц! Каждый вечер по крохотному кусочку.
— Да поймите же! — глухо и резко произнес Биндер. — Торт прислан не мне, а моему брату.
— Но вы же говорили, что ваш брат умер, — удивился Керн.
— Да, говорил. Но она этого еще не знает.
— Как не знает?
— А вот так! Не могу ей написать. Просто не могу. Она умрет, если узнает. Брат был ее любимцем, а меня она никогда особенно не жаловала. Впрочем, он и в самом деле был лучше меня. Потому-то и не выдержал. А я не пропаду! Ни за что не пропаду! Сами видите, какой я ловкач! — Он злобно швырнул на пол деньги, полученные от Оппенгейма.
Керн поднял кредитку и положил ее на стол. Биндер присел и закурил. Затем достал бумажник и вынул из него письмо.
— Вот ее последнее письмо. Оно пришло вместе с тортом. Прочтите и вы поймете, как все это бередит душу.
Письмо было написано на бледно-голубой бумаге, мягким, наклонным, словно девичьим почерком. «Мой искреннейше любимый Леопольд! Вчера я получила твое письмо и так обрадовалась, что сначала должна была присесть и немного успокоиться. Потом вскрыла его и начала читать. После всех этих треволнений сердце начало пошаливать, ты это, конечно, и сам понимаешь. Как я рада, что наконец ты нашел себе работу! Твой заработок пока еще невелик, но ничего, не расстраивайся; будь трудолюбив, и ты выдвинешься, а со временем даже сможешь возобновить свои занятия. Дорогой Леопольд, следи за Георгом, прошу тебя. Он всегда действует так порывисто и необдуманно. Но пока у меня есть ты, я спокойна. Утром испекла твой любимый песочный торт. Посылаю его тебе, надеюсь, он не слишком засохнет. Хотя когда песочный торт немного суховат, то это тоже не страшно; поэтому я испекла тебе именно песочный торт, а то послала бы тебе франкфуртский крендель — ведь его ты любишь больше всего. Но он бы испортился в пути. Дорогой Леопольд, как только сможешь, напиши мне снова. Я все время так волнуюсь. Не пришлешь ли мне какую-нибудь новую фотографию? Надеюсь, скоро мы опять будем все вместе. Не забывай меня. Твоя любящая мать. Привет Георгу».
Керн положил письмо на стол.
— Фотографию! — сказал Биндер. — Где же мне раздобыть его фотографию?
— Она недавно получила последнее письмо от вашего брата?
Биндер отрицательно покачал головой:
— Он застрелился год назад. С тех пор от его имени пишу я. Научился подделывать почерк. Она ничего не должна знать. Ни за что!.. Вы тоже так считаете? — Биндер выжидательно посмотрел на Керна. — Да скажите же, согласны вы со мной?
— Согласен. Так, пожалуй, лучше.
— Ей уже шестьдесят. Шестьдесят лет плюс плохое сердце. Долго ей не протянуть. А я постараюсь, чтобы до самой смерти она ничего не узнала… Не узнала, что он сам… Понимаете?.. Этого она не вынесет.
— Понимаю.
Биндер встал.
— Теперь я опять должен написать ей письмо. От Леопольда. Хоть бы поскорее это осталось позади. Но фотография… Откуда же ей быть?
Он взял письмо со стола.
— Заберите торт, прошу вас! Не хотите есть сами — отдайте его Рут. А рассказывать ей всю эту историю, конечно, незачем.
Керн колебался.
— Торт хорош, — сказал Биндер. — Отрежу себе маленький кусочек… совсем крохотный… — Он достал из кармана складной нож, срезал тонкий ломтик торта и вложил его в письмо матери. — И знаете… — растерянно добавил он. — Мой брат не бог весть как любил мать. Любил ее
