— Ничего, господин Леви. Я сказал, что хочу купить. Купить.
— За деньги?
— Да, за наличные деньги.
— Ага, уже я понимаю! Какие-нибудь там венгерские, или румынские, или обесцененные австрийские деньги, или, наверное, инфляционные кредитки — кто их к черту разберет! Совсем недавно ко мне зашел один тип с нафабренными усами, похожий на Карла Великого…
Керн достал билет в сто франков и положил бумажник на стол. Леви застыл и присвистнул.
— Так вы при кассе? В первый раз вижу такое! Молодой человек, не забывайте, что полиция…
— Я их заработал! — перебил его Керн. — Честно заработал! Вот, а теперь покажите кольцо.
— Маленькую минуточку! — Леви исчез и сразу же вернулся с кольцом матери Рут. Он потер его рукавом, осторожно дохнул на него, снова потер и положил на лоскуток бархата, словно то был брильянт в двадцать каратов.
— Ой, какая красивенькая вещичка! — благоговейно произнес он. — Настоящий раритет!
— Господин Леви, — сказал Керн. — Тогда вы дали нам за это кольцо сто пятьдесят франков. Если я заплачу вам сто восемьдесят, вы заработаете двадцать процентов. Ведь это хорошее предложение, не правда ли?
Леви не слушал его.
— Вещичка — влюбиться мало! — мечтательно проговорил он. — Не какая-нибудь там модная дребедень. Товар! Настоящий товар! Я хотел оставить его себе. Есть у меня такая маленькая коллекция. Частная! Собираю лично для себя!
Керн отсчитал сто восемьдесят франков и положил на стол.
— Деньги! — презрительно сказал Леви. — Что значат в наше время деньги! При такой девальвации! Материальные ценности — это я понимаю! Вот, например, такое колечечко! И радость оно тебе доставляет, и ценность его возрастает. Получается двойная радость! Как раз теперь золото очень сильно поднялось в цене, — продолжал он, как бы размышляя вслух. — Четыреста франков за такую вещичку было бы еще мало. Любитель даст больше!
Керн испугался:
— Господин Леви!
— Я — человек, — решительно заявил Леви, — и я расстаюсь с кольцом! Хочется сделать вам приятное. Я ничего не хочу заработать на этом деле — сегодня канун Нового года! Триста франков, и точка! Пусть я истеку кровью!
— Но это же вдвое больше! — возмутился Керн.
— Вдвое больше! Вы заявляете это так себе, запросто, совершенно не понимая, что вы говорите. Что, собственно, значит — вдвое больше? Еще рабби Михаэль из Говородки где-то сказал, что вдвое значит вполовину. А вы слыхали когда-нибудь про накладные расходы, молодой человек? Вы не представляете, сколько это денег! А налоги, а плата за помещение, а уголь, а убытки! Для вас это ничто, для меня — колоссально! И все это относится к каждой вещичке, к каждому колечку!
— Но ведь я бедняк, эмигрант!
Леви небрежно махнул рукой:
— А кто не эмигрант? Тот, кто хочет купить, всегда богаче того, кто вынужден продать. Так кто из нас двоих хочет купить? А?
— Двести франков, — сказал Керн, — и это моя последняя цена.
Леви взял кольцо, подул на него и унес. Керн спрятал свои деньги и пошел к двери. Когда он ее открыл, Леви закричал вдогонку:
— Двести пятьдесят, потому что вы молоды и я хочу быть вашим благодетелем!
— Двести, — ответил Керн.
— Шолом алейхем! — сказал Леви.
— Двести двадцать.
— Двести двадцать пять, по-честному. Завтра мне платить за квартиру.
Керн вернулся и выложил деньги. Леви упаковал кольцо в небольшую картонную коробку.
— Коробочку даю вам бесплатно, — сказал он, — и эту красивую голубую вату тоже. Вы меня пустите по миру!
— Пятьдесят процентов, — буркнул Керн. — Ростовщик!
Последнее слово Леви пропустил мимо ушей.
— Поверьте мне, — сказал он неожиданно чистосердечным тоном, — на рю де ля Пэ[81] у Картье такое кольцо стоит шестьсот франков. Его настоящая цена — триста пятьдесят. На сей раз говорю вам точно.
Керн поехал в «Верден».
— Рут! — сказал он, распахнув дверь. — Мы на подъеме! Вот, гляди! Последний из могикан вернулся домой!
Рут открыла коробочку и заглянула в нее.
— Людвиг…
— Как это сказал Штайнер? — быстро и смущенно заговорил Керн. — Бесполезные вещи! Только они согревают нас. Я решил проверить это. А теперь надень кольцо! Сегодня мы все вместе ужинаем в ресторане. Как настоящие рабочие после получки.
Было десять часов вечера. Штайнер, Марилл, Рут и Керн сидели в ресторане «Матушка Марго». Кельнеры начали ставить стулья на столики и подметать пол. Кошка, сидевшая у кассового аппарата, потянулась и спрыгнула вниз. Хозяйка в плотной шерстяной кофте спала, но время от времени открывала бдительное око.
— Кажется, нас сейчас выставят отсюда, — сказал Штайнер и подозвал кельнера. — Да и пора уже. Надо поспешить к Эдит Розенфельд. Сегодня приехал папаша Мориц.
— Папаша Мориц? — спросила Рут. — Кто это?
— Папаша Мориц — дедушка эмигрантов, — ответил ей Штайнер. — Ему уже семьдесят пять лет. Он знает все границы, все города, все отели, все пансионы и частные квартиры, где можно жить без регистрации, знает тюрьмы пяти вполне цивилизованных стран. Зовут его Мориц Розенталь, и родом он из Годесберга-на-Рейне.
— Тогда я с ним знаком, — сказал Керн. — Как-то мы вдвоем перешли из Чехословакии в Австрию.
— А я однажды перебрался с ним из Швейцарии в Италию, — сказал Марилл.
Кельнер принес счет.
— И я пересек с ним несколько границ, — сказал Штайнер. — Можно купить у вас бутылку коньяку на вынос? — обратился он к кельнеру. — Курвуазье. По магазинной цене, разумеется.
— Минутку. Сейчас спрошу у хозяйки.
Кельнер направился к спящей шерстяной кофте. Она приоткрыла один глаз и кивнула. Кельнер вернулся, достал с полки бутылку и подал ее Штайнеру. Тот спрятал ее в боковой карман.
В этот момент распахнулась входная дверь и на пороге появилась неопределенного вида призрачная фигура. Хозяйка отерла ладонью губы, зевнула и открыла оба глаза.
Кельнер скорчил недовольную гримасу.
Пришедший молча, словно лунатик, направился через зал к большой решетке, где на раскаленном древесном угле жарилось несколько кур на вертелах. Незнакомец вперил в них пронзительный взгляд. Казалось, у него не глаза, а
