– Да, меня очень тревожат его неоконченные дела там.
– Жаль, что я мало сумел помочь ему, – сказал я. – Верней, вам обоим.
– Нет, сынок. С некоторыми вещами нужно справляться самостоятельно. У Хэрта… на сердце рана в форме его отца. И ты с этим ничего не можешь поделать.
– Его отец никогда не станет хорошим.
– Да я и не сомневаюсь. Но Хэрту нужно это принять и смириться. Рано или поздно он вынужден будет вернуться и встретиться с ним. И тем или иным способом возвратить себе руну наследия. Но как и когда это произойдет… – Он растерянно пожал плечами.
Я подумал о дяде Рэндольфе. В какой момент понимаешь, что кто-то безвозвратно для тебя потерян? Пусть этот кто-то злой, вредный или просто упертый, но когда именно видишь точку невозврата? Когда становится ясно, что он не изменится? Сколько раз надо его спасать, пока не убедишься в тщетности своих попыток и начнешь просто скорбеть о нем, словно он уже умер?
Мне было легко советовать Хэрту, как поступить с отцом. Чувак этот находился по ту сторону добра и зла. Но мой дядя, из-за которого меня убили, который пронзил мечом моего друга и освободил бога зла… И все же я никак не мог заставить себя списать его со счетов.
Блитцен похлопал меня по руке.
– Что бы там ни случилось, сынок, мы будем готовы, как только тебе потребуемся. Мы пройдем через это и свяжем Локи, даже если путы для него мне придется делать самому.
– Твои путы будут гораздо более модные, – сказал я.
Уголки рта у Блитца дернулись.
– Уж это наверняка. Не чувствуй себя виноватым, сынок. Ты все сделал правильно.
Я как раз не был в этом уверен. Чего я достиг? Мне казалось, что последние пять дней я пытался только минимизировать негативные последствия. Из кожи вон лез, чтобы мои друзья оказались в живых. И пытался свести на нет замысел Локи.
Я представил себе, что сказала бы сейчас Самира: «Достаточно, Магнус». Она, вероятно, напомнила бы мне, что я помог Амиру. Сумел вылечить Блитцена. Помог штурмовому отряду Тора проникнуть в пещеру и вернуть молот. И я неплохо сыграл в боулинг на пару с Алекс, обернувшейся африканским слоном.
И все же Локи был на свободе, перед побегом успев лишить Сэм уверенности в себе. И еще оставалась сущая ерунда, которая заключалась в том, что Девять Миров вот-вот могут оказаться ввергнутыми в хаос.
– Я чувствую себя ужасно, Блитц, – только и оставалось признаться мне. – Чем больше я тренируюсь, чем больше обретаю возможностей… Все равно проблемы, с которыми мне нужно справиться, неизменно оказываются гораздо выше моих возможностей. Это когда-нибудь кончится?
Блитц не ответил. Опустив голову на грудь, он тихонько храпел.
Я накрыл его одеялом. А потом очень долго сидел и смотрел на звезды, видневшиеся сквозь ветви дерева, и размышлял о раненых сердцах.
Интересно, чем сейчас занят Локи? Будь я на его месте, начал бы планировать самую жуткую месть, которую когда-либо знали Девять Миров. Может, именно потому бог мести Видар кажется столь спокойным и тихим? Он просто знает, какая малость нужна, чтобы запустить цепную реакцию смерти и насилия. Одно оскорбление. Одно воровство. Одни разрубленные путы. Семья Трима и Тринги уже в нескольких поколениях вынашивала обиду. Локи их облапошил, и не один раз, а два, а теперь они вовсе мертвы.
Я не помню, в какой момент заснул. Когда же проснулся на следующее утро, Блитц и Хэрт уже исчезли. На месте, где спал Хэрт, цвела клумба с маргаритками. Видимо, так он решил мне сказать: «До свидания. Спасибо. Скоро увидимся». Но я все равно ощущал себя крайне уныло.
Я принял душ и оделся. После событий последних дней чистка зубов ощущалась до смешного нормальным действием. Я уже собирался на завтрак, когда заметил подсунутую под дверь бумажку, на которой элегантным почерком Самиры было написано:
«Есть идеи. Мыслящая Чашка. Буду там все утро».
Я вышел в коридор. Мне понравилась идея на какое-то время выбраться из Вальгаллы. Хотелось поговорить с Сэм и выпить хорошего смертного кофе. Посидеть на солнышке, жуя булочку с маком. И притвориться, будто я не эйнхерий, которому нужно поймать беглого бога.
Я глянул на противоположную сторону коридора.
Весьма опасное предприятие, но в первую очередь нужно проведать Алекс Фьерро.
Алекс открыла дверь.
– Проваливай! – получил я радостное приветствие.
Лицо и руки ее усеяли брызги мокрой глины. Я заглянул в номер и увидал на гончарном круге ее новый проект.
Я вошел внутрь. По какой-то причине Алекс мне это позволила сделать.
– Чувак…
Вся разбитая глиняная посуда была убрана, а полки заполнены новыми сохнущими горшками и чашками. Они еще не были покрыты глазурью. На гончарном круге высилась огромная глиняная ваза. Этакий кубок примерно в три фута высотой.
– Для Сив? – ухмыльнулся я.
Алекс пожала плечами:
– Ну да, если нормально получится.
– Это ироничный подарок или серьезный?
– А ты хочешь, чтобы я обязательно определилась? Не знаю. Мне показалось, так будет правильно. Сперва я ее возненавидела. Она мне напомнила мою мачеху – такую суетливую и напряженную. Но, может, нужно было быть к ней поснисходительнее.
На кровати лежало бело-золотое свадебное платье, все еще с пятнами крови и грязью вперемежку с кислотными разводами на подоле. Тем не менее Алекс его аккуратно разложила, как нечто стоящее.
– Слушай, Магнус, зачем ты пришел?
– Да-а… – Мне было трудно сконцентрироваться. Я уставился на ряды горшков, все, как один, идеальной формы. – Ты что, за ночь все это сделала?
Я поднял один из них.
Алекс отняла его у меня.
– Магнус, не надо тебе их касаться. Но за вопрос спасибо. Да, большинство я сделала прошлой ночью, потому что не могла спать, а лепка меня успокаивает. Ты собираешься объяснить, зачем явился, а потом избавить меня от своего присутствия?
– Я скоро встречаюсь в Бостоне с Сэм и подумал…
– Что я хотела бы присоединиться к вам? Нет, спасибо. Когда Сэм захочется поговорить, она знает, где меня найти.
Алекс прошла к гончарному кругу и, вооружившись скребком, принялась разглаживать стороны кубка.
– Ты на нее злишься?
Алекс продолжала скрести.
– Это весьма впечатляющий кубок, – сказал я. – Как тебе удалось придать форму такому большому куску глины, чтобы он не развалился? Я в пятом классе, на занятиях по искусству, пытался пользоваться гончарным кругом, но у меня вышла какая-то кривулина.
– Может, это был автопортрет?
– Ха-ха. Я просто имею в виду, что мне тоже хотелось делать что-нибудь стоящее.
Немедленного ответа не последовало. Видимо, ей не пришло в голову ничего остроумного.
Наконец Алекс кинула на меня усталый взгляд.
– Ты лечишь людей, Магнус. Твой отец бог, который действительно помогает. Ты весь такой солнечный, теплый, дружелюбный. Это для тебя недостаточно круто?
– Меня никогда еще солнечным не называли.
– Ой, да ладно. Ты притворяешься грубым и саркастичным, а на самом
