Было достигнуто соглашение по Абиссинии. Триумф Муссолини должен был быть легализован. Сто первый Совет Лиги Наций приступил к тому, что было в действительности актом самоубийства, отказом от своей последней надежды предотвратить войну. В гармонии с лицемерием времени, он будет делать это во имя мира, и ультра-благочестивый лорд Галифакс был выбран человеком для этой работы. "Величайшей из целей", — заявил он, — "для которых существует Лига Наций, это дело мира". Его белой светлости ответил хрупкий маленький черный человек, который выглядел странно, как еврей, Хайле Селассие, Негус Абиссинии: "Эфиопский народ, которому была отказана вся помощь, продолжит в одиночку свой путь восхождения на Голгофу". Дела во Франции гляделись мошенничеством. Правительство Шотана было смещено, потому что социалисты отказались голосовать за его "особые полномочия". В тот день, когда Гитлер вторгся в Австрию, la grande nation была без правительства. Затем Блюм сформировал правительство, которое просуществовало менее месяца. Теперь Франция имела то, что называется "анти-красным" кабинетом во главе с Даладье. Министром иностранных дел был политик по имени Боннэ, тощий и болезненный, с лысой головой и одним из тех крючковатых носов, которые вынюхивают деньги. Ланни задавался вопросом, были ли там нацистские деньги? Жена министра была одним из приближенных Курта Мейснера, а Лили Молдау была ее постоянной компаньонкой.
Партия этих людей называла себя "радикал-социалистами", но уже давно стала партией взяточников и взяткодателей. "Конверты" было вежливым словом. Их передавали журналистам, издателям, политическим манипуляторам, дамам, которые имели какое-то влияние. В них всегда будет правильное количество банкнот, и никогда чеков, которые могли бы служить в качестве доказательства. Боннэ имел большую банковскую фирму за собой, и когда ему для его целей не хватало государственных средств, то банк выделит недостающее.
Вот так управлялась Франция в настоящее время, и если послушать внутренние разговоры, то можно потерять всю надежду в республике. Там оставались патриотические и честные люди, но они были вне власти, и их протесты стали избитыми. Публике, которая жаждала новинок, они надоели. Блюм был евреем, что было его проклятием. Его партия поссорились с коммунистами, которые следовали русским формулам и призывали к русским методам, в условиях очевидного факта, что их классовые враги имели оружие, самолеты, бомбы и отравляющие газы. При любой попытке восстания победили бы фашисты, а не коммунисты. Масса людей читает большую прессу, не имея ни малейшего представления о том, что содержание этих работ было оплачено самой высокой ценой во многих случаях агентами фашистского и нацистского правительств.
IIЛанни получил заказы от клиентов из Нью-Йорка и его окрестностей и уже планировал отбыть ещё раз в Германию. Но что-то смешало все его планы в течение нескольких минут. Он, по своему обыкновению, передвигался пешком от одного фешенебельного продавца картин к другому, глядя на то, что они могли бы предложить. Это было важно, поскольку цены менялись в зависимости от времени и от места. А успех Ланни зависел отчасти от знания этого. Было не достаточно сказать: "Это подлинный Моне, достойный образец его искусства''. Надо бы добавить: "Я видел одну из его работ, предлагаемую в Париже в прошлом месяце за четыреста тысяч франков". Сейчас франк снизился до тридцати четырех по отношению к доллару, и это сделало Париж великолепным местом покупки предметов искусства.
Все продавцы картин знали сына владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и спешили показать ему самое лучшее. Один из них заметил: "У меня есть то, что может заинтересовать вас, мсьё Бэдд. Очень хороший морской пейзаж Дэтаза".
"В самом деле?" — сказал Ланни, удивляясь. Эти картины не часто попадали на рынок. — "Я хотел бы увидеть его".
Он был еще более удивлен, когда он осмотрел картину. Он знал все их наизусть. Каждый мазок кисти, которые он видел, как они наносились много тысяч раз. Он был совершенно уверен, что держал именно этот морской пейзаж в своих руках во время своего последнего визита в Бьенвеню.
"Мсьё Брюге", — сказал он, — "Я в замешательстве и должен просить отложить эту картину в сторону и не продавать её, пока я не изучу этот вопрос. Я практически уверен, что она была в хранилище моей матери меньше, чем два месяца назад, а она никогда не продает картин, не посоветовавшись со мной".
— Mon dieu, M. Budd! Вы считаете, что она была украдена?
— Я ничего не хочу говорить, пока я не сделаю запроса. Вам не трудно рассказать мне, где вы получили картину?
— Конечно, нет. Я купил его у дилера Агриколи в Ницце. Я думал, что это естественное место, где можно найти Дэтаза.
— У него были ещё такие картины, кроме этой?
— Он сказал, что у него было три, но осталась только эта.
— Не могли бы вы показать мне обратную сторону картины?
Человек поспешил открутить заднюю часть рамы. И на холсте, в дополнение к подписи Марселя, который всегда ставил её как на лицевой, так и на обратной сторонах, был нанесён светлой краской номер 94. "Это номер по моему каталогу", — объяснил Ланни. — "У меня есть каталог в Жуане с данными о каждой работе Дэтаза, о которой я что-либо знал. Я уверен, что я держал её в руках во время моего последнего визита в хранилище, потому что я отобрал её среди прочих для продажи в Германию".
"Я очень обеспокоен, мсьё Бэдд", — заявил человек. — "Я надеюсь, вы понимаете, что у меня не было возможности узнать об этом, и не было оснований подозревать ничего плохого".
— Конечно. Такое и не могло прийти мне в голову. Вы не позволите мне позвонить домой моей матери и оплатить вызов. Тогда я смог бы сразу получить какую-то информацию.
Ланни заказал вызов. Так как служба междугородних переговоров никогда быстротой не отличалась, он осмотрел другие картины, пока не был вызван и не услышал голос матери. Он спросил: "Ты продала что-нибудь из произведений Марселя после того, как я последний раз был дома?" Когда она ответила — "Нет", он спросил, знает ли она, что кто-либо другой продал что-нибудь. Когда она ответила отрицательно, он попросил: "Пожалуйста, никому ничего не говори об этом разговоре до моего приезда. Я
