Агент президента

буду дома поздно вечером".

"Что-то не так?" — Тон Бьюти был полон беспокойства.

— Я не могу быть уверен, пока не переговорю с тобою и другими. Пожалуйста, обещай мне, ничего, пока я не приеду.

Она пообещала, а продавец картин согласился отложить картину до следующего разговора. Ланни взял такси до своего отеля, упаковал свои вещи и отправился по бульвару Елисейские поля к знакомой route nationale.

III

Ланни помчался, никуда не сворачивая, а Бьюти ждала его с нетерпеньем. Во время ожидания, она пыталась гадать, что произошло, и он обнаружил, что они думали об одном и том же. Он рассказал ей о том, что узнал в Париже, и получил еще раз ее уверение в том, что она не давала никому доступ в хранилище. Он просмотрел свой каталог, который находился в его комнате, пока он был в отъезде. Номер 94 был отмечен буквой "Х", что означало, что он должен был быть в хранилище. Ключи хранились в верхнем ящике его шифоньера, и он посмотрел и нашел их на своём месте.

Взяв фонарь, он поспешил в свою мастерскую. Двери и окна оказались целы, и он прошёл внутрь, сначала через входную дверь, а потом через ту, которая вела из главной комнаты в хранилище сзади. Все, казалось, было на месте, как он оставил в последний раз. Ряды глубоких полок окружали стены, и картины стояли на них по номерам. Потребовалось лишь мгновение, чтобы убедиться, что номер 94 исчез. Выявление пропаж других требовало проверки каталога.

Ланни запер двери снова и вернулся к своей матери. — "Кто-то взял одну картину, вероятно, три, а возможно, и больше. Либо вор является специалистом по открыванию замков, или он имеет доступ к нашему дому и знает, где я держу ключи. Либо он работал в сотрудничестве с Агриколи в Ницце, или он заставил дилера думать, что он пришел с ними честно. Хочу подчеркнуть, что он отправился к итальянцу, что мне кажется важным".

— О, Ланни, это не может быть правдой!

— Я не хочу сказать, что это правда. Я поговорю с Агриколи утром, и увижу, что я могу узнать. Но я знаю, и ты это хорошо знаешь, что человек, играющий в азартные игры, всегда подвергается искушению, а я не считаю Витторио слишком стойким. Где он сейчас?

— Спит в своей комнате.

— Ну, пусть они спят, теперь там больше нечего делать.

— О, это будет так ужасно, если это правда! Что мы будем делать, Ланни?

— Пустая трата времени делить шкуру неубитого медведя. Все, что я хочу знать, это своё место в этом вопросе. Юридически я не имею никаких прав на эти картины. Они являются твоей собственностью по завещанию Марселя, а я просто твой агент.

— Это не так, Ланни. Я заключила определенное соглашение с вами по продаже картин и о дележе выручки на три части, тебе, мне и Марселине. Я должна представить его в письменном виде, и я сделаю это сейчас.

— Ты заплатила Марселине все деньги, вырученные от продаж Гитлеру?

— Нет, я давала ей понемногу время от времени, как ты предложил. Она хотела больше, конечно. О, Ланни, ты думаешь, что это возможно, что она могла знать об этом?

— Я думаю, это была собственная блестящая идея Витторио. Но сейчас бесполезно строить догадки. Единственное разумное, это пойти спать, и не беспокоиться о проблемах, с которыми можешь никогда не столкнуться.

— Если Марселина не знала об этом, то она будет ужасно расстроена!

— Важно, что мы не покажем, что мы заметили что-нибудь плохое. Главное для тебя сейчас, лечь в постель. Благодари Всевышнего и молись!

Мать стала весьма религиозной под влиянием примера своего мужа, и когда что-то хорошее случалось с членами её семьи, она благоговейно относила это к своим молитвам. Ланни задал себе вопрос, молилась ли она за Витторио, чтобы тот добился успеха со своими "системами" в казино? Если это так, что ее вера была жестоко подвергнута испытанию!

IV

Сам Ланни спал мало. Он встал рано, оделся и перекусил. Его обслуживал одетый в черное хромой испанец, захвативший управление домом, смотревший на молодого хозяина, как на сошедшего с небес на колеснице. Как и все слуги, Хосе выяснил отношения, существовавшие среди членов этой семьи. В отличие от большинства слуг, он держал свои мысли при себе из-за лояльности к Ланни. Знал ли он или подозревал, что-нибудь о картинах? Ланни ни намеком не задел эту тему. Он бросил взгляд на утренние газеты с новостями о бомбардировках в Барселоне и Валенсии, и заметил: "Хорошее время находиться во Франции, Хосе". Затем он вышел к своей машине и уехал. Он был не в настроении для лицедейства с молодой парой.

В Ницце он нашел художественный магазин еще не открытым и сидел в автомобиле, читая удручающие новости со всего мира. Примерно в десять туда прибыл полноватый, круглолицый итальянец с остроконечной черной бородой в надлежащей визитке и брюках в тонкую полоску. Было теплое утро, и он шел, вытирая пот со лба. Он повторил это гораздо больше, когда весьма уважаемый пасынок Марселя Дэтаза вошёл вслед за ним и поведал, что тот купил краденое. "Dio mio, Mister Budd!" — воскликнул дилер несколько раз одно и то же.

"Позвольте мне облегчить вашу тревогу, синьор Агриколи", — сказал обходительный эксперт. — "Я не хочу никакой огласки или создавать ненужные проблемы. Если вы будете откровенны со мной, то я буду считать вас союзником и другом, и я уверен, что это будет лучше для вас".

"Si, si, Mister Budd, sicuramente-naturellement — с моим сердцем". — Испуганный человек не понимал на каком языке говорить, на итальянском, французском или английском, поэтому он говорил сразу на всех трех.

— Я хочу две вещи: во-первых, получить картины обратно, а во-вторых, выяснить, кто взял их, чтобы остановить утечку. Что касается потери денег, я готов щедро обойтись с вами.

— "Merci, M. Budd-grazie — я благодарю вас, я сделаю все-tout possible!

Услышав рассказ, Ланни понял, что человек имел основания для беспокойства. Он купил три работы Дэтаза по абсурдно низкой цене, и продал их за половину того, что он, возможно, получил бы в торговых залах отеля Друо в Париже. Такие сделки, казалось, указывали на страх, что картины пришли не совсем честно. По его словам, молодой итальянец, имевший хороший внешний вид, пришел к нему, назвавшись Джильотто, и сказал, что у него есть три французских картины, принадлежавших его недавно умершему отцу в Генуе. Он признался, что не знает имя художника, но ему было сказано, что работы были ценными, поэтому он привез их во Францию. Пара долго торговалась, и незнакомец дважды забирал холсты и уходил из магазина. Наконец, дилер