А. Вертинский. Париж, 1933 г.
Юсупов
На одном из концертов Вертинскому довелось познакомиться с Князем Феликсом Юсуповым. У них был открыт свой салоп мод «Ирфе» (жена Ирина + Феликс). Двери дома Юсуповых всегда были открыты и для русской знати и для простого люда. Для материальной поддержки русских эмигрантов он открыл кабачок «Мэзонетт рюсс». Когда в Париже вышли мои пластинки, он покупал их комплектами и дарил всем друзьям. Сам Юсупов обладал приятным голосом и пел, аккомпанируя себе то на рояле, то на гитаре. (Иногда ему приходилось аккомпанировать и Юрию Морфесси). Однажды я подарил Феликсу румынскую пластинку «В степи Молдаванской». «Ивы видели Россию своими глазами, так близко?» Я рассказал ему о
Днестре, о звоне колоколов, о людях на том берегу… Он разволновался. «Мы потеряли Родину», – грустно сказал он, – «а она есть. Живет без нас, как жила и до нас. Шумят реки, зеленеют леса, цветут поля, и страшно, что для нас она уже недостижима, что мы для нее тени прошлого! Забытые имена. А ведь мы еще живы! Я часто вижу Россию во сне. Вы знаете, если бы было можно, тихо и не заметно, в простом крестьянском платье, пробраться туда и жить где-нибудь в деревне, никому не известным обычным жителем… Какое бы это было счастье! Какая радость!»
Шаляпин
Однажды сидя на террасе кафе «Фукье» я любовался городом. Люди шумели за столиками. Неожиданно все головы повернулись в сторону. Из большой американской машины вышел высокий человек. Он шел по тротуару к кафе. «Шаляпин! Шаляпин!» – пронеслось по столикам. Он стоял на фоне заката – огромный, великолепный, на две головы выше всех. Его обступили, каждому хотелось пожать его руку. Меня охватило чувство гордости. Он стоял словно памятник самому себе. Я выждал момент, подошел, представился и почти до самой его смерти мы были друзьями. Для выступления Шаляпина в Париже, была создана «Русская опера». Оркестр и хор вызвали с Риги. Декорации писали лучшие русские художники. Со всей Европы были собраны лучшие оперные и балетные артисты и дирижеры.
«Борис Годунов». Как он пел! Как страшен и жалок он был с призраком убитого царевича! Какой глубокой таской и мукой звучали его слова: «Скорбит душа!…» И когда в последнем акте он умирал, заживо отпеваемый церковным хором под звон колоколов, публика дрожала. Волнение и слезы душили зрителей. Люди привставали, чтобы лучше видеть и слышать его шепот. Публика рыдала, ловя его последние слова.
У Шаляпина был свой дом в четыре этажа. Три нижних он сдавал. Только младшая сестра Даша жила с матерью и отцом. Остальные дочери повыходили замуж. Борис и Федор жили самостоятельно. Была у него и вилла в «Сен Жан де-Люс», но он ее не любил. «Вот», – говорит, – «землицу я купил в Тироле. Климат чудесный, лес, горы на Россию похоже. Построю дом с колоннами и баню, обязательно русскую баню, распарюсь и в снег! Ты с Иваном ко мне обязательно приезжай».
Кшесинская
Как-то находясь на премьере «Балета Монте-Карло», случайно оказался рядом с Кшесинской и князем Гавриилом Константиновичем, ее мужем. Спектакль был подлинным праздником искусства, большой художественной радостью. Тут и работы Пикассо и музыка Равеля, Стравинского, Прокофьева – все было необычайно. А когда на сцене появилась с Мясиным юная Рябушинская с розовым венчиком на голове, точно сошедшая со старого медальона великая Тальони – легкая безтелесная, неземная, – у меня захватило дыхание. От первых же движений зрители замерли. Она танцевала «Голубой Дунай». Когда она закончила, и зал задрожал, я обернулся. Кшесинская плакала, закрыв рот платком. Ее плечи дрожали… Я взял ее за руку: «Что с вами?» «Ах, милый Вертинский… Ведь это же моя юность танцует! Моя жизнь. Мои ушедшие годы! Все что я умела и чего не смогла, я вложила в эту девочку, всю себя. Понимаете? У меня больше ничего не осталось». В антракте за кулисами она сидела в кресле и гладила свою ученицу по голове. Таня присев на полу, целовала ей руки.
А как-то на одном из моих концертов она сказала «Вы правы! Надо жить – не надо вспоминать!»
Кшесинская
Китай
Год 1937-й. Отрывок из письма в Америку одному из своих русских друзей, певцу Борису Белостоцкому.
Я удостоился высокой, до слез чести – меня единственного из всей эмиграции Родина позвала к себя! Я разревелся в кабинете посла, когда меня вызвали в консульство и объявил об этом… Уеду я, вероятно, осенью – не раньше. Так-как есть долги, и я должен расплатиться. В Америку пока не поеду. Года через 2–3, когда в России буду уже миллионером, – одни пластинки будут давать доход миллионы в год. А какое счастье петь народном языке, в родной стране.
1940-й год. Знакомится с 17-ти летней Лидией Циргвавой, дочерью советского подданного. Весной 42-го – венчание, регистрация брака в Советском консульстве. Через год родилась дочь Марианна. В октябре 43-го с дочкой, женой и ее матерью приезжают в Москву. В центре города получают квартиру и рояль Бельштейна. В следующем декабре родилась Анастасия.
В этом 44-ом на Апрелевском заводе Вертинский напел 15 произведений. За которые по телефону получил только большое спасибо[3].
В 1947-ом в Ленинграде дает концерт, о котором могли знать только работники искусств. Тоже самое было и в 53-ом, 54-ом, 57-ом.[4]
1951-52 гг. Снимается в кино «Заговор Обреченных», «Олеко Дундич», «Пламя гнева», «Анна на шее» – получает Сталинскую премию. Жена Лидия тоже снимается в кино.
1956– й. Зав министру культуры С. Ф. Кафтанову.
13 лет я нахожусь в Союзе, а на верху делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. А я уже 5 раз объехал всю страну. Почему я не пою по радио? Почему нет моих пластинок? Нет моих нот, стихов? Нет ни одной рецензии на мои концерты…
Из письма Вертинского 27 марта 1956 г.
Дорогая Лилечка! Ты у меня единственный друг. Больше никого нет. Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и друзей, и понял. Никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в нее все, что нужно и не нужно, плюя на все остальное. И вся психология у них «авосечная», а ты – хоть сдохни – ему наплевать! В лучшем случае они, эти друзья, придут к тебе на рюмку водки… Очень тяжело жить в нашей стране. И если бы меня не держала мысль о тебе и детях. Я давно бы уже или отравился или застрелился…
1957-й Ленинград гостиница «Астория», последнее
