— Нам бы выделили квартиру просторнее, — пытаясь преподнести ситуацию с другой стороны, Эрика нерешительно заломила руки.
— Ты с своем уме?! — с силой поставив стакан на стол, Марк схватил ее за плечи и встряхнул. — Какая квартира, если речь идет о человеческой жизни? Если он станет гражданином Второго класса, челюсти Метрополя проглотят его и не подавятся! Ты даже не представляешь, сколько людей умирает от голода, от тяжелого труда и травм на заводах!
Красивые пухлые губы Эрики задрожали.
— Мы даже не знаем, что будет с нашей дочкой, — Марк выпустил ее из рук и отвернулся. — Она все еще не получила штампа, а ведь ей уже одиннадцать!
Эрика села на кровать и тихонько заплакала. Это был запрещенный прием. Марк Эвери был готов на все, лишь бы не видеть слез своей жены. Когда-то он влюбился в нее с первого взгляда. В эти каштановые волосы, что струились по плечам, в эти раскосые глаза в обрамлении длинных ресниц, смотрящие всегда немного насмешливо.
— Ну все, все, — примирительно сказал он. — Я же не сказал, что я против.
Эрика взглянула на него с благодарностью, а слезы вмиг исчезли.
— Как назовем нашего сына? — спросил Марк с улыбкой.
***
Это было как смотреть фильм в очках виртуальной реальности. В быстрой перемотке, задом наперед, с самим собой в главной роли.
Вот стволы деревьев озаряет свет молний, а по пятам гонится человек в экзоскелете. Карен плачет в подвале психушки. Тренировки с Айзеком. Подземка. Снова тренировки. Темнота и леденящий ужас, который всегда внушал ему туннель.
Шероховатые стены одиночной камеры, гулкая тишина и сновидения на грани безумия. Допрос. Арест. Аниматус. Сати.
Разряд тока будто бы прошел сквозь его тело, уходя в сырую землю. Ойтуш порывисто вздохнул и открыл глаза. Карие, а не голубые, вопреки ожиданиям его родителей. Он почувствовал, как дождь барабанит по его телу, смывает грязь и кровь, но приходить в сознание было еще рано: жуки в его мозге активно принялись за работу.
Подоспели картины из детства. Начальная школа и безуспешная попытка отдать его на воспитание приемным родителям. Плавательный бассейн и вкусный запах еды из школьной столовой; что ж, и в жизни Ойтуша было время, когда протекторий заботился о нем.
Затем он увидел нечто странное: круглую капсулу с толстыми стеклами. А за ними — километры воды. Вода давит, пытается расплющить, но капсула сдерживает ее, и все поднимается, поднимается, поднимается. Наверх с самого дна, черного и жуткого, как дьявольская нора.
Ойтуш то спит, то просыпается, то вновь проваливается в тревожную дрему. Двое людей, что смотрят за показаниями датчиков, не замечают этого. Они уверены, что ребенок спит, как и все до него. Как и миллионы после.
Снова разряд тока и порывистый вздох. В рот натекло порядком воды и Ойтуш сплюнул ее. Вот бы посмотреть на таймер и узнать, сколько ему осталось… Но тело все еще не подчинялось ему.
Он на Острове. Гуляет по пляжу, коротая последние часы перед отбытием, и старательно топчет идеально ровный песок, пишет на нем свое имя, чтобы оставить хоть какие-то воспоминания после себя. Сказать, что он и вправду был здесь.
Перемотка в голове ускорилась, смешивая кадры в одну кашу. Чайки, пальмы, камни идеально круглой формы, большой обеденный зал. Голоса и смех, звон посуды — все это Ойтуш не раз видел в своих снах. И лишь перед последним кадром события снова замедлились, будто сознание хотело дать ему время насладиться самым первым и самым ярким воспоминанием.
Это было лицо молодой девушки. Она что-то ласково пела ему, когда он засыпал. Теперь Ойтуш не сомневался, что это была она — та самая беременная девушка из его снов. Его мозг всегда дополнял ее образ сиреневыми волосами, как у Сати, но на самом деле волосы Саши Лаллеман были цвета слоновой кости. Именно она заботилась о нем в детстве, и именно ей пришлось отправить его на большую землю перед своей смертью.
Теперь все встало на свои места. Ойтуш открыл глаза, закашлялся и перевернулся набок. Паралитическое действие игл закончилось, а большинство из них покинуло его организм, и теперь ливневые потоки стремительно уносили их прочь.
Остатки некогда светло-синей рубашки Терри Сэнкова насквозь пропитались кровью; Ойтуш без колебаний сорвал ее и швырнул прочь. Взглянул на часы. Ну надо же! 00:11:04! Одиннадцать минут на то, чтобы вернуться и извлечь чип. Вовремя он оклемался, ничего не скажешь! И все-таки Ойтуш не торопился.
Ему хотелось закрепить этот момент в памяти, ведь именно сейчас он чувствовал себя как никогда живым и целостным. Все обрывки воспоминаний, все недомолвки сложились в его голове в одну большую картину.
Рядом не было ни души. Только лес и косая стена дождя, спускающаяся из темного неба. Ойтуш поднялся и подставил разбитое лицо этой воде, бьющей упругими каплями. Было больно, но терпимо, после того, что он пережил.
Теперь он помнил все. Он знал, что представляет из себя Остров и где он находится. И теперь просто не смел умирать, не сообщив эти сведения сопротивлению.
— Ойтуш! — это была Карен.
В том же самом платье, только испачканном и насквозь сыром, она бежала к нему.
— Пять минут! — крикнула она не своим голосом.
Нет, сопротивление не списало его со счетов. Его ждали до последнего момента.
Ойтуш кинулся бежать навстречу, и в какой-то момент двое налетели друг на друга, чуть не сбив с ног.
Деактивировать чип было поздно: его оболочка уже начала растворяться под действием химической начинки. Поэтому Захария и еще трое врачей, которые ждали Ойтуша на станции, предприняли другое. Инкапсулировали устройство, поставив заслонку, сохраняющую вещество мозга, чтобы позже, в стерильных условиях извлечь.
Айзек тоже был здесь. Он смерил Ойтуша долгим тяжелым взглядом, а затем произнес лишь одну фразу:
— Мы поймали его.
Глава 22
Заброшенная подземка больше не внушала Ойтушу ужаса. Куда страшнее было там, посреди лесопарковой зоны, когда он осознал, что за ним гонятся. В метро опасность была надуманной, порождением баек и игрой воображения, тогда как там она была вполне реальна.
В первую очередь Ойтуш хотел рассказать Айзеку об Острове, во вторую — попытаться извиниться, но глава сопротивления дал понять, что ни для того, ни для другого сейчас не время. Его человеческий глаз пылал от гнева, а на скулах играли желваки — еще бы, ведь он крепко разочаровался в одном из лучших своих вояк. Суд на Катокином должен быть состояться в ближайшие часы.
— Могу я поговорить с ним? — спросил Ойтуш, после
