— Уживались, — повторил он. — Да мы по пять месяцев не спали.
— А по чьей вине? — почти взвизгнула она.
— По твоей.
У нее весьма избирательная и очень услужливая память. Он не удивится, если она будет все отрицать с полным сознанием собственной правоты. Но к его удивлению, она вдруг заявила:
— А чего ты еще ожидал? Все эти годы ты ясно давал понять, что я тебе надоела. Ты приглашал чуть не весь свет, только бы не ужинать наедине со мной.
— Включая Берти Фолсома.
Пенелопа покраснела.
— Включая Берти Фолсома. Насколько я понимаю, твоя потаскушка дочь проболталась тебе о Женеве.
— Именно.
— Он по крайней мере внимателен ко мне.
— Браво. Молодец, ничего не скажешь. Да и ты тоже.
— Еще одна жертва, которую можешь добавить к своему счету, — прошипела она. Все сдерживающие барьеры куда-то исчезли. Ее уже не останавливали ни пластиковый сосуд, изливавший бесполезные лекарства в его вену, ни больничная палата, ни белые стены. — Толкнул ее в объятия этого пьяницы.
— Он бросил пить, — вырвалось у него. Слишком поздно Крейг сообразил, как по-идиотски это звучит.
— Зато не бросил других развлечений. Женился три раза и все-таки ищет чего поновее. Больше я с этой девчонкой слова не скажу. А твоя вторая дочь! Бедняжка Марша! Мчится сюда из самой Аризоны, чтобы утешить отца, — и что ты ей сказал? Неужели других слов не нашлось, кроме «Марша, ну и разнесло же тебя!»? Она несколько дней проплакала. Знаешь, что она мне сказала? «Даже истекая кровью, он все-таки издевается надо мной. Он меня ненавидит». Я попыталась уговорить ее приехать сюда со мной, но она отказалась.
— Я извинюсь перед ней, — устало пообещал Крейг. — Как-нибудь потом. Я вовсе ее не ненавижу.
— Зато ненавидишь меня.
— Я никого не могу ненавидеть.
— Даже сейчас ты готов на все, чтобы меня унизить.
Крейг холодно отметил привычные мелодраматические интонации, которые появлялись в ее голосе при упоминании о муках, которые она терпит.
— Что и говорить, прямо сейчас эта особа бесстыдно слоняется внизу, готовая броситься к тебе, как только ты меня вышвырнешь отсюда.
— Не знаю, о какой особе ты толкуешь, — отбивался он.
— О твоей парижской шлюхе. Прекрасно знаешь. И я тоже.
Пенелопа стала нервно расхаживать по комнате, очевидно, пытаясь взять себя в руки. Он закрыл глаза и вжался в подушку.
— Я пришла сюда не затем, чтобы спорить, Джесс, — уговаривала Пенелопа прежним рассудительным тоном, — а затем, чтобы сказать: твой дом открыт для тебя. Буду рада. Более чем.
— Я же сказал, что подумаю, — повторил он.
— Сделай одолжение, — допытывалась она, — раз и навсегда объясни, зачем тебе понадобился развод.
Ну что же, сама напросилась. Он открыл глаза, чтобы видеть ее реакцию.
— Однажды в Нью-Йорке я встретил Элис Пейн.
— При чем тут Элис Пейн?
— Она рассказала мне забавную историю. Каждый год пятого октября она получает дюжину роз. Без карточки. От неизвестного.
Судя по тому, как внезапно окаменело ее лицо, как напряглись плечи, удар попал в цель.
— Ни одна женщина, — продолжал он, — имеющая какое-то отношение к дюжине роз по пятым числам октября, не получит меня ни живым, ни мертвым.
Он снова лег и закрыл глаза. Она сама полезла на рожон и получила, и теперь его захлестывало огромное облегчение оттого, что правда наконец вышла наружу.
— Прощай, Джесс, — прошептала она.
— Прощай.
Он услышал, как тихо закрылась за ней дверь. И впервые заплакал. Не от гнева, не от горечи потери. А потому, что, прожив с женщиной двадцать лет и имея от нее двоих детей, не испытывал при расставании никаких чувств, даже ярости.
Немного погодя он вспомнил, что Пенелопа говорила о Констанс.
— Внизу ждет леди, — сказал он мисс Белиссано. — Не попросите ее подняться? И дайте мне щетку, расческу и зеркало.
Он зачесал волосы назад. За три недели они сильно отросли. Густые, длинные, они словно отвергали болезнь. И седины не прибавилось. Глаза на осунувшемся лице казались неестественно огромными и блестящими. Он сильно похудел и от этого выглядел помолодевшим. Правда, сомнительно, чтобы Констанс понравился такой способ омоложения.
Но дверь открылась, и на пороге появилась Белинда. Крейг едва скрыл разочарование.
— Белинда, — сердечно приветствовал он, — как я рад вас видеть!
Она чмокнула его в щеку. Похоже, Белинда плакала: грусть облагородила маленькое личико с резкими чертами, сделав его более женственным. На ней было все то же платье цвета электрик. Особый наряд для визитов к умирающим.
— В этой больнице сплошные чудовища, — пожаловалась она. Голос тоже стал мягче. Должно быть, его болезнь благотворно на нее подействовала. — Я приходила каждый день всю неделю подряд, и меня не пускали.
— Мне очень жаль, — солгал он.
— Но я в курсе всех дел. И уже поговорила с мистером Мерфи. Вам не придется работать над этой картиной.
— Боюсь, что так.
Она нервно сцепила руки. Узкие и огрубелые. Двадцать три года за пишущей машинкой. Ярко-красный лак на ногтях. Просто талант безошибочно выбирать неудачные цвета.
Белинда подошла к окну, поправила жалюзи.
— Джесс, — начала она, — я хочу уволиться.
— Не верю.
— Лучше поверьте.
— Нашли другое место?
— Конечно, нет! — оскорбленно вскинулась она, поворачиваясь спиной к окну.
— Зачем же увольняться?
— Вы все равно не сможете работать, даже когда выпишетесь отсюда.
— Какое-то время — да.
— Очень долго. Джесс, не будем себя обманывать. Вам не нужна ни я, ни этот офис. Вам следовало бы закрыть его пять лет назад. Вы держали его из-за меня.
— Вздор, — отмахнулся он, стараясь говорить как можно резче. Она знала, что он лжет, но ложь была сейчас необходима.
— Я просто совершала привычные телодвижения, — тихо призналась она. — Спасибо, но с меня хватит. Так или иначе, я давно хотела уехать из Нью-Йорка. Больше мне не вынести. Здесь какой-то сумасшедший дом. Только в этом месяце ограбили двух моих друзей. Средь бела дня. Моего племянника ударили ножом в грудь за пачку сигарет, и он едва выжил. Я не смею выйти из квартиры вечером. Уже год как не ходила ни в театр, ни в кино. На моей двери четыре замка. Каждый раз, когда на моем этаже останавливается лифт, я трясусь от страха. Джесс, если им так нужен этот город, пусть забирают.
— Куда вы поедете? — мягко спросил он.
— Моя мама все еще живет в нашем доме, в Ньютауне, — пояснила она. — Последнее время она сильно болеет. Буду ухаживать за ней. Это красивый, спокойный маленький город, где можно без опаски гулять по улицам.
— Может, я тоже туда переберусь, — заметил он полусерьезно.
— Это еще не самое худшее.
— А на что собираетесь жить?
Неизбежный тягостный вопрос.
— Не так уж мне много и нужно. Удалось порядочно скопить. Благодаря
