— Вы же работали.
— Мне нравилось работать на вас. Повезло. Лучше всякого брака, а уж я этого насмотрелась.
Крейг рассмеялся:
— Не так-то много этим сказано, правда?
— Для меня много, — возразила она. — Кстати, договор на аренду офиса кончается в этом месяце. Сказать, что мы не продлеваем его?
Она ждала ответа, рассматривая кроваво-красные ногти.
— Мы хорошо потрудились вместе, Белинда, верно? — почти нежно выдохнул Крейг. — Долгий славный путь.
— Верно. Долгий славный путь.
— Передайте, что мы не возобновим договор.
— Они не удивятся, — кивнула она.
— Белинда, — попросил он, — подойдите и поцелуйте меня.
Белинда церемонно поцеловала его в щеку. Он так и не смог ее обнять: мешала трубка капельницы.
— Белинда, — прошептал он, когда она выпрямилась, — кто теперь будет печатать мне чеки на подпись?
— Сами напишете. Вы уже большой, взрослый мужчина. Только не разбрасывайтесь ими направо-налево.
— Попытаюсь, — пообещал он.
— Если задержусь хотя бы на одну минуту, — пробормотала она, — просто взвою от тоски.
И вылетела из комнаты.
Он откинулся на подушку и уставился в потолок. Ну вот, двадцать три года долой. Прибавь к этому двадцать один год супружеской жизни. Отбыл сразу два срока небесного приговора.
Не такой уж плохой итог дня.
Когда в палату вошла Констанс, Крейг спал и видел во сне, что какая-то смутно знакомая женщина его целует. Открыв глаза, он увидел, что Констанс стоит рядом и серьезно смотрит на него.
— Привет, — сказал он.
— Если хочешь спать, поспи. Я посижу рядом, посмотрю на тебя.
— Не хочу спать.
Она стояла с того бока, где не было трубки, так что он сумел сжать ее руку. Прохладная жесткая ладонь.
Констанс улыбнулась ему:
— Тебе давно следовало отпустить волосы. Очень идет.
— Еще неделя, — усмехнулся он, — и я смогу выступать на следующем Вудстокском фестивале.[57]
Пожалуй, шутливый тон здесь уместнее всего. Нужно постараться и дальше выдерживать нужную тональность. Констанс — не его жена и не Белинда Юэн. Им лучше не обижать друг друга и не вспоминать о чудесных мгновениях, проведенных вместе.
Она придвинула стул и села рядом с кроватью. На ней было черное платье, не выглядевшее, однако, траурным. Констанс казалась безмятежной и прекрасной; волосы, зачесанные наверх, открывали красивый широкий лоб.
— Произнеси по буквам «Мейраг», — попросил он, но тут же пожалел о вырвавшихся словах. Так уж получилось. Машинально.
Но Констанс рассмеялась, и все встало на свои места.
— Сразу видно, что ты поправляешься.
— Причем молниеносно.
— Молниеносно. Я боялась, что так и не удастся повидать тебя. Должна завтра лететь в Париж.
— Вот как…
Повисло молчание.
— Чем собираешься заняться, когда выйдешь отсюда?
— Какое-то время придется отдохнуть.
— Знаю. Обидно, что так вышло с картиной.
— Все не так плохо. Она свою службу сослужила. По большей части.
— Ты вернешься в Париж?
— А когда ты оттуда уезжаешь?
— Недели через две.
— Я скорее всего туда не вернусь.
Констанс снова помолчала.
— Мне сняли дом в Сан-Франциско, — выдавила она наконец. — Говорят, оттуда можно видеть залив. Но наверху есть большая комната, где мужчина может спокойно работать. Туда не доносятся вопли детей. Или почти не доносятся.
Крейг улыбнулся.
— Похоже на подкуп, да? — спросила она и сама же ответила: — Кажется, похоже. — Она засмеялась, но тут же вновь стала серьезной. — Ты уже подумал о том, что собираешься делать после того, как выпишешься? И куда поедешь?
— В общем, нет.
— Но не в Сан-Франциско?
— Думаю, я немного стар для Сан-Франциско, — мягко отказался он, зная, что имеет в виду вовсе не город и она тоже это понимает. — Но я приеду погостить.
— Я буду ждать, — кивнула она. — Во всяком случае, какое-то время.
Предупреждение прозвучало недвусмысленно, но что тут можно было поделать?
— Возьми город штурмом, — посоветовал он.
— Попробую так и сделать. — Она снова помрачнела. — Жаль, что наши биочасы, в сущности, не совпадают. Но все равно, если устанешь от гостиничных номеров, вспомни о Констанс.
Она нежно погладила его по лбу. Прикосновение Констанс было приятным, но не будило плотских желаний. Истощенное болезнью тело было целиком поглощено недугом. Болезнь — высшее проявление эгоизма.
— Последние дни я занималась тем, что ненавижу больше всего, — призналась она, отнимая руку. — Все подсчитывала, кто кого больше любит. И сюрприз получился ошеломляющий: я люблю тебя больше, чем ты меня. Такое со мной впервые. Что ж, в жизни все бывает.
— Не знаю… — начал он.
— Я знаю, — резко перебила она. — Я знаю.
— Но я еще не сравнивал, — оправдывался Крейг.
— И не надо. Кстати, только что вспомнила: я встретилась с твоей милой молоденькой подружкой из Канн. Как-то вечером нас познакомил доктор Гибсон. Мы очень подружились и несколько раз обедали вместе. Она очень умная. Но волевая. Завидно волевая.
— Я не настолько хорошо ее знаю.
Как ни удивительно, он говорил правду. Ему действительно неизвестно, волевая Гейл или нет.
— Она, разумеется, все знала обо мне.
— Только не от меня.
— Нет. Наверняка не от тебя, — улыбнулась Констанс. — Знаешь, она ведь возвращается в Лондон.
— Я ее не видел.
— Бедный Джесс, — иронически бросила Констанс, — все трудящиеся дамы бегут от него. Рекомендую тебе на будущее держаться какого-нибудь одного города и выбирать праздных женщин.
— Терпеть не могу праздных женщин, — проворчал он.
— Я тоже, — призналась Констанс и, порывшись в сумке, вытащила листок бумаги.
Он узнал почерк Гейл.
— Я обещала передать номер ее телефона, если увижу тебя первой. Она сейчас в Филадельфии, живет у отца. Из экономии. Она сказала мне, что разорена вчистую.
Крейг взял листок. Адрес и номер телефона. Больше ни слова. Он положил бумажку на прикроватный столик.
Констанс встала.
— Твоя сиделка велела не утомлять больного.
— Я увижу тебя снова?
— Только не в Нью-Йорке, — ответила она, натягивая перчатки. В этом городе уже через час перчатки ни на что не похожи.
Она раздраженно стряхнула что-то с перчатки.
— Не стану притворяться, будто на этот раз поездка в Нью-Йорк доставила мне удовольствие. Прощальный поцелуй. — Она наклонилась над ним и поцеловала в губы. — Ты ведь не собираешься умирать, правда, дорогой? — прошептала она.
— Не собираюсь. По крайней мере не думаю.
— Я бы не вынесла твоей смерти. Пришлю тебе открытку с видом Золотых Ворот, — пообещала она, выпрямляясь.
И ушла.
Ушла. Лучшая из женщин, с которыми ему довелось встретиться. Теперь и она ушла.
Он позвонил в Филадельфию только наутро. Мужчина, поднявший трубку, сказал, что он отец мисс Маккиннон, и спросил, кто звонит. Когда Крейг назвался, голос мистера Маккиннона мгновенно стал ледяным и он с видимым удовольствием сообщил Крейгу, что мисс Маккиннон накануне улетела в Лондон.
Что же, все справедливо. Вряд ли он обошелся бы с Йаном Уодли более любезно, если бы тому вздумалось позвонить.
Неделю спустя его выписали из больницы. Температура оставалась нормальной три дня подряд. Вечером доктор Гибсон долго с ним беседовал. По крайней мере ему казалось, что разговор был достаточно долгим.
— Вы счастливчик, мистер Крейг, — объявил он. Он сидел перед пациентом, худощавый, аскетичного склада старик, делавший получасовую гимнастику каждое утро и глотавший по десять дрожжевых таблеток в день. Теперь
