– Пустячным, – ответила я, – если пассажир там будет.
– Это уже твоя задача, – сказал он, – сделать так, чтобы он там был.
Насколько я могла понять по его взглядам, которые он бросал на меня, он считал, что Ричард прячется внутри контрфорса.
– Часовые, – сказала я, – дежурят на дороге на насыпи.
– Лишь с этой стороны, – сказал он тихо, – а с другой нет.
– Риск очень велик, – сказала я, – даже ночью, даже ранним утром.
– Знаю, – ответил он, – но мне думается, что человек, о котором мы говорим, пошел бы на такой риск.
Он снова достал из кармана объявление о розыске.
– Если ты вручишь ему записку, – сказал он спокойно, – то можешь передать ему и это.
Я молча взяла объявление и спрятала его у себя в платье.
– Я бы хотел тебя попросить еще об одном, – сказал он мне.
– Что же это?
– Уничтожь все следы того, что здесь было. У тех, кто заявится сюда завтра утром, чутье получше, чем у солдат, что приходили сегодня. Это охотничьи псы, отлично знающие свое дело.
– Изнутри они ничего не смогут обнаружить, – ответила я. – Ты это знаешь. Твой отец выказал немалое умение, когда построил этот контрфорс.
– Но с наружной стороны, – сказал он, – секрет защищен не так хорошо. Я поручаю тебе закончить работу, начатую парламентом в тысяча шестьсот сорок четвертом году. Я не собираюсь больше пользоваться этим летним домиком.
Я догадалась, что он имеет в виду, когда он стоял там и, опираясь на трость, пристально смотрел мне в глаза.
– В сухую погоду дерево горит хорошо, – сказал он мне, – останется лишь груда камней, а крапива и чертополох в середине лета растут быстро. Покуда я буду жив и покуда будет жив Джон, нет необходимости очищать это место от крапивы.
– Почему ты не останешься и сам не выполнишь эту работу? – прошептала я.
Но уже когда я это говорила, дверь в столовой распахнулась и в комнату вошел главный из трех солдат, ждавших в холле.
– Прошу меня извинить, сэр, – сказал он, – но вы уже проговорили пятнадцать минут вместо разрешенных вам десяти. Я не могу нарушать приказ. Не угодно ли вам попрощаться теперь и вернуться со мной в Фой?
Я тупо смотрела на него, все внутри у меня оборвалось.
– Я думала, что мистер Рашли снова свободный человек?
– Поскольку времена сейчас смутные, дорогая моя Онор, – спокойно сказал Джонатан, – то власти предержащие сочли, что мне будет лучше остаться под надзором, если не сказать под арестом. Так что я должен провести эту ночь в своем доме в Фое. Сожалею, если не высказался более ясно. – Он повернулся к солдату. – Я благодарен вам за то, что вы разрешили мне встретиться с невесткой. У нее слабое здоровье, и все мы беспокоились о ней.
И, не сказав больше ни слова, он вышел из столовой, а я осталась там с запиской в руке, с объявлением, запрятанным у меня в платье. Теперь от моей сообразительности и мудрости зависела не только судьба Ричарда и его сына, но и судьба всего семейства Рашли.
Я ждала Мэтти, но она не шла. Вконец потеряв терпение, я позвонила в колокольчик, висевший возле камина. Перепуганный слуга, прибежавший на этот звонок, сказал мне, что Мэтти нигде не найти, – он искал ее на кухне, стучался к ней в спальню, но она не отозвалась.
– Ничего страшного, – сказала я, с деланым интересом взяла книгу и стала ее листать.
– Не угодно ли вам, сударыня, чтобы я подал обед? – спросил он. – Сейчас почти семь. Обычно вы обедаете гораздо раньше.
– Почему бы и нет. Будь так любезен, принеси мне его, – сказала я, делая вид, что полностью поглощена книгой, хотя все это время считала, сколько часов осталось до наступления темноты, и с тревогой в сердце задавалась вопросом, что же случилось с Мэтти.
Я съела мясо и выпила вино, даже не почувствовав вкуса. И вот, когда я сидела там, в темной, обитой деревом столовой, где на меня, нахмурившись, смотрели со своих портретов старый Джон Рашли и его жена, я видела в окно, как все длиннее становились тени, сгущались сумерки, а по небу бежали большие, тяжелые вечерние облака.
Было около семи, когда я услышала, как дверь со скрипом отворилась. Повернувшись в кресле, я увидела, что на пороге стоит Мэтти, а ее платье выпачкано в зелени папоротника и в земле. Она поднесла палец к губам, и я ничего не сказала. Она пересекла комнату и принялась закрывать ставни. Когда она возилась с последней из них, то тихо сказала мне через плечо:
– Этот часовой на дороге красивый малый.
– Что?
– Он знаком с женой моего двоюродного брата в Лискарде.
– Этого более чем достаточно, чтобы завязать отношения.
Она закрепила крючок ставни и задернула тяжелую штору.
– В зарослях чертополоха было несколько сыровато.
– Это я вижу, – ответила я.
– Но он нашел уютное местечко за кустарником, где мы смогли потолковать о жене моего двоюродного брата… А пока он подыскивал его, я ждала в летнем домике.
– Что вполне резонно, – сказала я.
Все шторы теперь были задернуты, ставни закрыты, и столовая погрузилась в темноту. Мэтти подошла и встала возле моего кресла.
– Я подняла каменную плиту, – сказала она, – и оставила записку на ступенях. В ней сказано, что если веревка все еще на месте, то пусть они откроют каменную плиту в контрфорсе сегодня в полночь. Мы их там будем ждать.
Я нащупала ее сильную дружескую руку и сжала ее в своей.
– Молю Бога, чтобы они нашли нашу записку, – проговорила она медленно. – С тех пор как этим туннелем пользовались в последний раз, там, должно быть, произошел обвал. Там пахнет как в могиле…
Мы обнялись в темноте, и, прислушавшись, я различила, как сильно бьется ее сердце.
Глава 36
Я пролежала в постели наверху с половины десятого до без четверти двенадцать. Когда Мэтти пришла меня поднимать, в доме стояла мертвая тишина. Слуги отправились спать к себе на чердак, а часовые дежурили на постах вокруг дома. Мне было слышно, как один из них ходит взад-вперед под моим окном. Предательница-луна, которая никогда не бывает союзницей беглецу, медленно всходила над деревьями заросшего чертополохом парка. Мы не стали зажигать свечей. Мэгги подкралась к двери и прислушалась. Затем она взяла меня на руки и понесла по длинному извилистому коридору в пустовавшие помещения над воротами. Какими голыми выглядели комнаты! Казалось, они молчаливо укоряют; сюда, на западную сторону, не попадал
