– Все ж таки я создал одну Гренвил, – сказал он тихо.
– «Фрэнсис» отплывает из Фоя с утренним приливом, – сказала я. – Он держит путь во Флиссинген и может взять на борт пассажиров. Капитан – надежный человек. Плавание будет недолгим.
– Как пассажиры смогут попасть на борт? – спросил Ричард.
– Когда судно выйдет из порта, к Придмуту подойдет барка за омарами, а не лисицами. Пассажиры будут ее поджидать. Я предлагаю им провести остаток ночи на песчаном берегу под Гриббенским холмом, где собирают раковины моллюсков. По сигналу барка, поднимающая ловушки с омарами, приблизится к берегу.
– По-моему, нет ничего проще, – сказал Ричард.
– Значит, ты одобряешь этот способ бегства? И говоришь «до свидания» всем прекрасным решениям о героической сдаче?
Думаю, он о них уже позабыл. Он уже строил планы, в которых мне не было места.
– Из Голландии во Францию, чтобы увидеться с принцем, – бормотал он. – Новый план кампании, лучше прежнего. Возможно, высадка в Ирландии. Из Ирландии в Шотландию…
Его взгляд вновь упал на записку, которую он держал в руках.
– «Моя мать назвала меня при крещении Элизабет, но сама я предпочитаю подписаться как ваша дочь Бесс», – прочел он.
Он присвистнул, передал записку Дику. Юноша прочел ее и молча вернул отцу.
– Ну что, – сказал Ричард, – думаешь, я полюблю твою сестру?
– Думаю, да, – медленно проговорил Дик.
– Нужно обладать мужеством, разве не так, – продолжал его отец, – чтобы оставить дом, ухитриться сесть на корабль и быть готовой одной отплыть в Голландию, не имея ни друзей, ни денег?
– Да, – сказала я, – нужно обладать мужеством и еще кое-чем.
– Чем же?
– Верой в человека, которого она с гордостью называет своим отцом. Верить, что он никогда не отвернется от нее, если она окажется недостойной его.
Ричард с сыном переглянулись, как будто у них была какая-то общая тайна и разделить ее со мной, женщиной, они не могли. Затем Ричард сунул записку в карман и в нерешительности повернулся к входному отверстию лаза.
– Ну что, отправимся туда тем же путем, как и пришли?
– Дом охраняется, – сказала я. – Это ваш единственный шанс.
– А когда завтра здесь появятся сторожевые псы и возьмут наш след? Как ты их запутаешь? – спросил он.
– Как посоветовал мне Джонатан Рашли, – ответила я. – Сухое дерево летом горит хорошо и быстро. Думаю, что семейство Рашли не будет больше пользоваться летним домиком.
– А вход отсюда?
– Камень не сдвинуть с места. По крайней мере с этой стороны. Видите веревку?
Мы втроем вглядывались во мрак, и Дик, ухватившись за веревку, со всей силой дернул ее. С третьего раза она оборвалась, и больше ею уже нельзя было пользоваться.
– Ну вот, – сказал он со странной улыбкой. – Теперь, когда плита станет на место, никто уже не сможет больше открыть проход.
– Настанет день, – сказал Ричард, – когда кто-нибудь из будущих Рашли прикажет снести этот контрфорс. Что мы ему завещаем? – Он посмотрел в угол комнаты. – Скелет крысы.
Улыбаясь, он взял его и швырнул на лестницу.
– Иди первым, Дик, я за тобой.
Дик протянул мне руку, и я на мгновенье задержала ее в своей руке.
– Выше нос, – сказала я. – Плавание будет недолгим. Как только вы окажетесь в Голландии, вы сразу станете добрыми друзьями.
Не ответив, он взглянул на меня своими большими черными глазами и стал спускаться по лестнице.
Мы с Ричардом остались одни. Нам уже не раз случалось расставаться. И всякий раз я думала, что это навсегда.
– Надолго? – спросила я.
– На два года. А может, навечно.
Он взял в руки мое лицо и запечатлел у меня на губах долгий поцелуй.
– Когда я вернусь, – сказал он, – мы построим дом в Стоу. Ты наконец-то сдашься и станешь Гренвил.
Я улыбнулась и покачала головой.
На первой ступени он остановился.
– Да, вот еще что, – сказал он. – Как только я окажусь в Голландии, я возьмусь за перо и напишу правду о гражданской войне. Я не пощажу своих соратников-генералов и покажу их такими, какие они есть. Может быть, тогда принц Уэльский все поймет и назначит меня наконец верховным командующим.
– Куда вероятнее, – сказала я, – что он лишит тебя звания.
– Я сделаю за тебя разрушительную работу, – сказал он. – Смотри в восточное окно, и ты увидишь, как летний домик посылает свой прощальный привет Корнуоллу и Гренвилам.
– Остерегайся часового, – сказала я. – Он стоит внизу у дороги.
– Ты меня по-прежнему любишь, Онор?
– За свои грехи, Ричард.
– И много их у тебя?
– Тебе они все известны.
И поскольку он все еще выжидал, положив руку на каменную плиту, я обратилась к нему со своим последним вопросом:
– Ты знаешь, почему Дик тебя предал?
– Думаю, да.
– Он это сделал не по злому умыслу и не из чувства мести, а потому, что увидел кровь на лице у Гартред.
Он в задумчивости посмотрел на меня, и я пробормотала:
– Прости его – из любви ко мне, если не к себе…
– Я уже простил его, – медленно проговорил он. – Но Гренвилы странно устроены. Вот увидишь, он сам себе не простит.
Я видела, как они стояли вдвоем – отец и сын – на лестнице. Затем Ричард вернул на место каменную плиту, и на сей раз она закрылась навсегда. Какое-то время я ждала, затем позвала Мэтти.
– Все кончено, – сказала я.
Она пересекла комнату и подняла меня на своих сильных руках.
– Никто больше не спрячется в каменной келье контрфорса.
Я поднесла руку к щеке. Она была мокрая. Я и не заметила, что плачу.
– Отнеси меня ко мне в комнату, – сказала я Мэтти.
Я устроилась у окна и стала смотреть на сады. Луна стояла высоко, но она была не белая, как накануне, а в желтом ореоле. Небо к вечеру затянуло, и большие черные тучи поднимались к зениту. Часовой оставил ступени, что вели к дороге на насыпи, и, прислонившись спиной к двери фермы, наблюдал за окнами дома. Но он не мог увидеть меня в темноте.
Мне пришлось ждать довольно долго – рядом со мной пристроилась на корточках Мэтти, – пока наконец я не увидела, как над зарослями медленно поднимается пламя. Дул западный ветер, относя дым в противоположную сторону, и оттуда, где стоял, прислонившись спиной к сенному сараю, часовой, ничего нельзя было заметить. «Так будет гореть до утра, – подумала я, – а когда наступит день, решат, что это браконьеры разожгли костер, огонь от которого распространился ночью. Достаточно будет, если кто-нибудь из поместья отправится в дом к Джонатану Рашли в Фое и принесет ему свои извинения».
«Две тени скользят сейчас в сторону песчаного берега, где обычно собирают раковины моллюсков, и укрываются у подножия дюны, – подумала я. – Они в безопасности. Я могу лечь спать, заснуть и позабыть о них». Однако я осталась сидеть в кресле у окна, глядя вдаль. Я не замечала ни луны, ни деревьев, ни тонкого столба дыма, поднимавшегося к небу,
