Как-то раз зашел разговор о том, как правильно с какого зверя сдирать шкуру, как сушить, как мездрить. Как чучело сделать из глухаря и как сберечь пунцовый цвет «бровей» у весеннего косача. Одновременно вспоминались истории о золоте и бандитах старых, вольных, времен, о которых каждый из «баронов» знал в лучшем случае от своих отцов. Но как спорили! Как будто сами были свидетелями давно забытых событий.
— Году, наверное, в пятнадцатом, а может, и раньше, но точно до революции, банда в районе появилась. Вначале брали золото у инкассаторов, а потом, когда с приисков стали под усиленной охраной его возить, тогда уже и на прииски, рудники стали налеты устраивать…
— Это ты если про латыповскую банду, так она раньше была, году в десятом. Мне отец говорил, Латыпова, вроде как после Удэкана Хозяин Сто Шестьдесят Восьмой убил…
— Нет, это я не про Латыпова, это про другое чуть… Хотя, может, и был там Латыпов, потому что банда вроде бы постоянного состава не имела и то одного, то другого теряла… Ну а насчет времени, так я же говорю, может быть, и раньше…
— Так о ком?
— Да не помню я его фамилии. Имя у него было то ли Роман, то ли Родион…
— А-а-а-а-а, вон ты о ком…
— Ну да, пусть, значит, Роман будет… Наливай… Ну вот, значит, банда эта шакалила основательно. То один прииск возьмут, то другой. Никого не жалели. Причем между налетами порой проходило день-два, а расстояние между ними — на неделю.
— Да не! Это разные были. Точно.
— Ну, не скажи, есть такие дороги… Эвенки вон ими ходят…
— Да ладно, за что купил, за то и продаю, может, кто из вас расскажет? Нет? Ну тогда уж… Ну вот, банда этого самого Романа, ну просто неуловимая какая-то была. Их уже и так и этак, и горная стража за них бралась, и охотников нанимали — все без толку. Года три, а то и четыре шакалили. Причем Романа этого то в одном месте стреляли, то в другом, ну по крайней мере говорили, что стреляли его, что точно убили, что в этот раз уж наверняка, а он каждый раз объявлялся…
— Вспомнил! Родий его звали. Вроде как сын того Ликина, что верблюдов на прииски из Монголии завез, да?
— Точно. Родий. Я же говорю, что то ли Роман, то ли Родион… Ну вот, значит… Там еще есть? Ну наливай… А малому? Да ладно, капля у костра — спать крепче будет. Ты давай закусывай, вон колбаса, вон супец… Лисицыных же все знаете? Ну вот, вроде как дед нынешнего взялся Родия этого выследить. Лисицыны, они вообще все охотники были, а этот так вообще вроде как не только ровесником Родия был, но и чуть ли не другом. К тому же тот Лисицын за год до этого женился…
— А это-то при чем?
— Как при чем?! Бабка-то нынешнего Лисицына выбирала между ними. Ну, то есть между этим, как его, ну да, Родием, и мужем своим, Степаном. Вот на этом-то между Ликиным и Лисицыным кошка пробежала, потому что Родий хоть вроде бы отпустил Лисицынову жену, а все же не отпустил, как был в городе, так обязательно с ней встречи искал. Поговаривали, что она даже к нему сама ходила… Да, вот так.
— Ну, не тяни, Петрович, все равно уже все выпили…
— Да-а-а… Короче, Родия на живца взяли. Подсадной была жена Лисицына, отцу нынешнего-то тогда еще года не было, а это получается, как раз двенадцатый год, что ли?.. Вот как раз когда Родий уже возвращался, Лисицын его и выследил… Старший брат Подрезов говорил, что револьвер Степан специальными пулями снаряжал. Из крестов нательных сам отливал, потому что верил, что Ликина можно было только такими пулями взять. Ну а когда убил, в спину, то тело отвез доктору, а тот уже из Родия чучело сделал. И вот это чучело по всем приискам крупным возили. И вверх по Реке, и вниз. Чтобы видели все, что Родия больше нет. Доктор постарался, чучело вышло как живое. Говорят, его последний раз на Сианах видели, году в восемнадцатом. Может, где и стоит…
— Так в Сианах сейчас же ничего нет…
— Ну да, с тридцать седьмого, после того как там кулацкое восстание… Я пацаном тогда был, но все же помню. Ну не там, так в Балтийске, или на Поляках, или еще где. А что ему сделается? Вон в музеях чучела по триста лет стоят…
— Мда-а-а…
— Только, это, мужики, не трепитесь об этом, и ты тоже не трепись. Лисицыны не любят этой истории.
— А то ж. Понятно, кому ж приятно себя потомком Иуды чувствовать?
— Нет, здесь не то.
— А что еще?
— Что еще, что еще!.. Да то, что еще непонятно, Лисицыны ли они… Все. Спать. Особенно тебе, мелкий, если на утреннюю зорьку хочешь подняться. Вон в палатку давай…
И засыпая, я вспомнил ту старую фотографию, которую Люсина бабушка забрала у нас со словами «Маленькие вы еще. Ни к чему вам это».
Архипов колодец
К окончанию восьмого класса Лариса Берг была обладательницей такой объемной и по-девичьи упругой груди, что ей позавидовали бы и Саманта Фокс, и Памела Андерсон. Может быть, даже звезды шоу-бизнеса, увидь они Лару, перестали бы враждовать между собой, а, объединившись, набросились на Лару… А может быть, и не набросились, а, пораженные естественными прелестями девчонки, забились бы по своим норкам и в перерывах между неравным докуриванием бамбука предались тихим истерикам. Но, к их шоу-счастью, в Малый Париж с гастролями ни Памела, ни Саманта не собирались.
Эти груди меня преследовали во снах, и если бы не экзамены, к которым нужно было готовиться, я бы, верно, задрочил себя до смерти.
