Точнее, он уже не слышал стрельбы на этой улице, потому что как-то незаметно весь городок наполнился звуками пушечных выстрелов, беспорядочной автоматной стрельбы, взрывов гранат. Соколов выпрямился возле танка и вытер потный лоб. Через перекресток прошли два танка со звездами на бортах, потом бронемашина, пробежали несколько автоматчиков. Наши!
– Наши, ребята! Наши в городе! – Алексей несколько раз постучал молотком по броне танка.
С перекрестка на узенькую улицу свернула «тридцатьчетверка» с номером 313 на борту. Когда танк подошел к «семерке», Соколов увидел, что на броне с двумя автоматчиками сидит майор Лацис. Командир группы передал свой автомат красноармейцу и спрыгнул на землю.
– Я думал, что вам конец! – улыбаясь, заговорил майор. – Ну, натворили вы тут, конечно. Но все-таки приказы надо выполнять, товарищ младший лейтенант.
– Я не получал никаких приказов, товарищ майор, – опешил Соколов, недоуменно оглядываясь на высунувшегося из люка Логунова и на подошедшего Омаева с танковым пулеметом в руках.
– Вы не слышали приказа «назад»? Почему?
– Вот почему! – раздался сверху голос Логунова, который выбрался из башни и присел на корточки, трогая куцый обрубок там, где раньше торчал длинный штырь антенны. – Поэтому Омаев и не смог связаться. Мы ведь вас тоже вызывали постоянно. Сообщить об обстановке в городе хотели.
– Ну, что же, – Лацис подошел к танку и посмотрел на то, что осталось от антенны. – Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
– Жив Фролов! – Алексей кивнул на 313-й. – А я думал все, подбили его, когда он встал на окраине.
– В отличие от некоторых командиров, сержант Фролов все же выполняет приказы, – добродушно похлопал Соколова по плечу майор. – Он просто остановился, получив приказ. Ладно, пусть экипаж заканчивает ремонт, ты на броню со мной. В срочном порядке нужно организовывать оборону городка. В здании Горисполкома на центральной площади у меня будет штаб.
Положив кувалду на броню, Бабенко проводил взглядом 313-й. Логунов спрыгнул на землю и подошел к механику.
– Ну, как у тебя, Михалыч, порядок? – спросил он, закуривая.
– А что тут? – Бабенко пожал плечами. – Дело пустяковое – один трак заменить. Хотя были моменты, думал, тут мы с командиром и ляжем. Вовремя вы там их накрыли.
– Ты себя благодари, не нас, – глубоко затягиваясь, сказал Логунов. Он поднял перед собой руки и посмотрел на чуть подрагивающие пальцы. – Ловко ты танк к дому прижал. Смотри, откуда нас без гусеницы снесло. Почти с середины улицы. Если бы не ты, торчала бы наша «семерка» на самом видном месте и небо коптила. И нас бы не было. А ты как, Руслан?
Сержант посмотрел на пулеметчика, вытиравшего взмокший лоб, несмотря на морозную погоду.
– Не сообразил немного, хорошо, командир вовремя подсказал. Время потерял. Пока на второй этаж бежал с этой дурой, всех родных своих вспомнил. А вы вовсю здесь уже из орудия стрелять начали. Думал, не успею. Но ничего, обошлось. Правда, патроны стали кончаться. А остальные диски в танке.
– Ты, Русланчик, учись и запоминай, – выпуская дым изо рта, сказал сержант. – Это в танке ты сидишь на своем месте и стреляешь в то, что видишь перед собой. А как из танка вылез, позицию для пулемета занимать надо с умом. Сообразил, почему тебя лейтенант на балкон послал?
– Сообразил, – кивнул Омаев. – Сектор обстрела оттуда шире.
– То-то, – кивнул Логунов, потом наклонился к переднему люку и крикнул в него: – Бочкин, ты там прилип что ли?
– Не, – вяло отозвался Николай, стукая каблуками сапог по металлу. Через несколько секунд его голова появилась в люке механика водителя. – К чему мне прилепляться-то? Слабость какая-то. Вроде и не первый день в бою, а сегодня что-то страшновато стало. И главное, не во время боя, а вот сейчас только, когда все кончилось.
– Не мандражи, все позади, – сдвинул Бочкину шлемофон на глаза Логунов. – Это как раз после боя и бывает. Все нормально, парень.
– Помните, в августе, тогда мы с вами вдвоем в немецком танке посреди поля? – спросил Бочкин, положив подбородок на скрещенные руки. – Там еще вроде позиция какая-то была. Они наступают, мы обороняемся, стреляем. Страшно было, потому что ясно, что не удержаться нам вдвоем. Но как-то не так. И во время боя в танке обычно не так страшно. Знаешь, что вокруг другие машины, все наши рядом. А сегодня… Такая тоска вдруг взяла, что мы одним танком в чужом городе и вокруг никого, одни фашисты. Если подобьют, то и помочь некому. А в плен больше не хочется. И так особист нас столько мурыжил за ту историю. А потом злость появилась! Эх, думаю, если суждено нам сгореть в этом городке, то мы им такого здесь устроим. Ну и… а потом, когда все кончилось, руки дрожать стали.
Бочкин засмеялся и показал свои руки.
– Гляди-ка, перестали, – удивленно сказал он. – Чего я вам тут тогда распинался.
Логунов смотрел на него некоторое время серьезно, потом громко расхохотался. Следом стал прыскать в кулак Бабенко, заулыбался вечно хмурый Омаев. Они смеялись и хлопали друг друга по плечам, по спинам, вспоминая эпизоды боя, подшучивая друг над другом, пока первым не замолчал Бабенко. Он посмотрел вдоль улицы, по которой ушел 313-й с майором и Соколовым на броне, и сказал:
– А вообще-то нам Алексея Ивановича благодарить надо больше всего. Это он нас протащил через весь город, видел, как надо маневрировать, куда уходить. Мы-то каждый свое делали. Мое дело педали и рычаги, мне не больно-то в щели видать, что там снаружи происходит. Тебе, Василий, тоже только цели искать да на спуск жать. Про Колю с Русланом я вообще молчу. А он ведь за всех нас в ответе. Это у него сейчас один танк во взводе остался, а когда три было, а когда мы из окружения выходили и он целую танковую роту выводил! Молодой у нас лейтенант, а талантливый. Вы уж мне поверьте, я людей повидал. Знаю, что говорю.
– Я что ли их не видал? – проворчал Логунов, отбрасывая окурок. – Нормальный взводный у нас. На войне ведь как: если ты жив, значит, у тебя хороший командир. Ладно, повеселились, и будет. В машину!
Когда экипаж забрался в танк, Омаев повернул голову и, посмотрев Бочкину
