– Знахарка? Как не так! Грамотная она, да не просто: в у-ни-вер-си-те-те училась. Вот те крест! Всё-всё лечить может. У меня на глазах одного унтера с того света вытащила. Ему чугунный осколок в сердце попал.
– Брешешь! Не может такого быть.
– Крест готов целовать! Сам видел! Она только что голову отрубленную обратно приживить не может.
– А руку или там ногу?
– Это пожалуй, плати лишь. Работа, говорит, долгая и трудная, но можная.
– И коней тоже лечит?
Хорунжий чуть призадумался.
– Сама не говорила, а врать не обучен. Не знаю.
– Ведьма она, что ль?
На этот раз задумчивый период оказался дольше.
– Да вроде и ведьма, но добрая.
– Таких не бывает!!! – Возразил хор из трёх голосов.
– Неужто? – Неболтай от этих слов вошёл в раж: – А ну-кось: ведьмы ведь порчу наводят, верно? На зерно там, ещё на скотину, а то и на людишек могут. Что скажешь?
– Наводят, так и скажу.
– Во-о-о! А Марья Захаровна – та лечит только.
Возражение было сильным. Гости призадумались и по зрелом размышлении налили ещё.
– Имечко вроде как русское, – вдруг заметил ротмистр Левашов, – а сама-то она православная?
Молчание было очень долгим.
Глава 18
Разговоры, разговоры, разговоры… Разные группы людей говорили о разном.
Дамы высокого (по местным меркам) положения обсуждали вовсе не удивительную женщину-врача. Они горячо перемывали косточки друг дружке.
– А знаете ли, Адвотья Никитична, давеча в гостях у Татьяны Юрьевны госпожа Панина так и не сняла перчаток.
– Как интересно, Вероника Маврикиевна! Отчего бы так?
– Она посетила Марью Захаровну с просьбой избавить её от оспин.
– И что ж?
– На лице и следа не осталось, все видели. Но у господина Панина, видимо, не хватило денег, – эффектная пауза, – и его супруга не заказала лечение рук.
– О, вы хотите сказать…
– Истинным богом клянусь, и в результате она не притронулась даже к foie gras[14].
И никто из дам не поинтересовался происхождением женщины-доктора. Правда, оно явно было не из высоких. А до её акцента и вовсе никому дела не было.
Городские обыватели и (частично) военные моряки рассуждали об обстреле Одессы. Тема была куда более интересная, чем взятие на абордаж французского пароходофрегата: во-первых, она просто была свежее; во-вторых, это было событием более значимого свойства. Большинство флотских полагало, что победа в бою с французом была, в первую очередь, следствием везения команды «Морского дракона». Нападение громадной эскадры (двадцать семь вымпелов!) удалось отбить, хотя при этом сгорели девять торговых судов. Мало того, четыре вражеских фрегата получили повреждения, и это видели многие.
Тема получила неожиданное продолжение в зале Офицерского собрания. Армейские и флотские офицеры оживлённо обсуждали результаты атаки на Одессу. Споры подогревались соответствующими напитками. И тут некий веский голос заставил спорщиков обратить на себя внимание.
– Сдаётся мне, господа, что вы не понимаете главного: война уже проиграна. – Сказал это капитан второго ранга граф Кржижановский, бывший на тот момент начальником батарейной палубы на «Первозванном» и заслуживший превосходную репутацию (а также повышение в чине и ордена) при Синопе. До оскорблений дело не дошло, поскольку означенный моряк продолжил мысль: – Тенденция, господа, такова, что Российская империя плетётся в хвосте у Европы в части технических новшеств. Я – моряк, и по кораблям-то вижу, что отставание наше не только не уменьшается, но растёт с каждым месяцем.
Князь Мешков был, вне сомнений, светским человеком и потому со всей вежливостью вопросил:
– Граф, не угодно ли будет вам привести примеры такового отставания?
– Сколько желаете, князь. Для начала возьмём хотя бы хорошо известного вам «Морского дракона». Кстати, именно его полагаю вершиной технической мысли российских кораблестроителей.
Лейтенант Мешков двинул усом, но промолчал.
Между тем граф продолжил с присущей ему изысканной небрежностью:
– Сей корабль я видел вчера и сегодня у причала. Слыхал я, что «Морской дракон» способен достичь скорости в шестнадцать узлов, и готов тому поверить. Высокомощная паровая машина на небольшом корабле – вполне возможно. Также говорили, что ваш корабль идёт совершенно без дыма, и это делает «Морского дракона» менее заметным. И такое могу представить, если топливо не каменный уголь. Но также я верю и собственным глазам, а они видели лишь одно небольшое орудие на палубе. Это тоже не удивляет: всё, в том числе вооружение, принесено в жертву скорости. Одержана славная победа над пароходофрегатом «Эридис», не спорю, но, полагаю, присутствующие здесь моряки согласятся, что в этом деле удача сказала весьма важное слово. Одно-единственное попадание бомбой – и критическое повреждение корпуса.
За честь моряков неожиданно вступился некий пехотный поручик:
– Меткость и обученность артиллеристов вполне может заменить количество пушек.
Послышалось множество одобрительных реплик. А граф между тем гнул свою линию:
– Принужден вам возразить, сударь, чьё имя, к сожалению, не имею чести знать. Если бы речь шла об обычных кораблях, то да, согласен с вами. Но скоро на сцене появится нечто другое. То, чего у России нет и будет, полагаю, не скоро.
Сказано было настолько многозначительно, что даже те, кто неприязненно относились к Кржижановскому, навострили уши. А тот продолжал:
– У меня есть знакомства среди соотечественников, проживающих во Франции, а те делятся интересными новостями. Известно ли вам, господа, о панцирных кораблях?
– Если даже я о них слыхивал, то уж верным делом сие не ново, – отозвался всё тот же неугомонный поручик.
Ответом была очаровательная улыбка и слова:
– Совершенно точно, сударь, вы правильно отметили известность концепции…
Пехотный офицер наклонил голову. Видно было, что он польщён похвалой.
– …Но Европа в настоящий момент совершает переход к воплощению изложенного в металле. Уже проведены опыты: создана и испытана корабельная броня в сто десять миллиметров…
Многие нахмурились. Употребление французских мер полагалось почти неприличным.
– Это четыре с половиной английских дюйма, – раздался негромкий голос сзади оратора.
– …Верно замечено, но суть не в этом, а
