Все погрузились в размышления. Шахур карябал на листке бумаги то, что он полагал чертежами. Хорот безжалостно лохматил причёску – привычка, от которой он так и не избавился, несмотря на все усилия супруги.
Неожиданно палец вздел мастер Валад.
– Не согласен, – заявил он.
После короткого обмена взглядами Сарат на правах координатора мозгового штурма спросил:
– С чем?
– С тем, что самоприцел не нужен. А ну как нападение будет по одному чужаку с нескольких сторон? А?
Итог подвёл всё тот же Сарат:
– Правильная мысль, мастер. Примем. Ещё у кого идеи? Тарек, что у тебя?
– Почти привычная корректировка огня, с той лишь разницей, что при взрыве в воздухе (вне сферы негации, конечно) мы сможем корректировать выстрел как в случае недолёта, так и перелёта. Но взрывать именно на высоте ярдов двадцать пять.
– И даже больше: ведь если негатор будет, то не обязательно на уровне воды. На палубе, к примеру. Или, того хуже, на мачте.
– Час от часу не легче. То есть телепортация второго снаряда в первый, когда тот на высоте… Впрочем, тут есть варианты.
Дракон вернулся через десять с половиной часов и, само собой, тут же выдал письменный доклад. С самого раннего утра сведения о результатах разведки, а заодно и письмо из Маэры попали к лейтенанту Семакову.
В сообщении дракона говорилось, что восемь вымпелов находились на подходе к Варне. Иначе говоря, никого не удалось потопить.
Ни Таррот, ни Семаков не знали, что фрегат «Фазли-Аллах» пришёл в порт с сильной течью, что по этой причине его вне очереди поместили в док и что ремонтники обнаружили трещину в киле, в результате чего этот сорокачетырёхпушечный корабль уже никак не мог принять участия в боевых действиях. Более того, начались долгие и ожесточённые споры о том, возможно ли отремонтировать такое повреждение вообще.
История ещё раз качнулась… и возобновила ход по той же колее.
Семаков решил как можно скорее встретиться с иномирцами. Но ещё более неотложным был доклад Нахимову.
Адмирал снова первым делом пожелал узнать о потерях. Младший офицер не без гордости ответил, что повреждений не имеет вообще, а что до ранений, то матрос первой статьи ушиб плечо в тёмном трюме, да и то уж излечен.
Но после этого Нахимов затребовал подробный доклад о ходе боестолкновения.
– …Таким образом, Павел Степанович, подтверждаю, что поражение данным гранатомётом крупных кораблей является делом далеко не верным. Посему прошу вашего разрешения на приобретение у наших контрагентов других, совершеннейших гранатомётов, кои в изготовлении сей момент находятся. Также прошу разрешения на покупку и установку листов металлической брони для защиты экипажа… вот, извольте глянуть, здесь, здесь и здесь. И ещё лейтенант князь Мешков предложил для вящего уменьшения потерь в нижних чинах применять подъёмник для гранат… как на этой части чертежа указано. И цепочка матросов тогда не нужна – имею в виду, на палубе. Осмелюсь добавить: если эти подъёмники установим, то нам и не понадобится броня в виде фальшбортов.
– Изрядно придумано, одобряю. Денежные средства вам выделят, распоряжусь.
Вечером того же дня лейтенант Мешков пригласил товарища на ужин в отдельный кабинет ресторана. Водка была неплохой, а закуска – и вовсе отменной, и через час действие первой отразилось на разговоре.
– Сейчас-то могу сказать, Жерех, – горячо излагал свою позицию Семаков, – испугался я, просто испугался. Побоялся, что дам себя утопить зазря.
– Клик, да ты подумай сам. Приказ у тебя был какой? Не уничтожить, даже не остановить, а всего лишь попытаться пощипать те четыре корабля. Что тебе Пал Степаныч приказал насчёт риска?
– Ну, сказал, чтоб без надобности не рисковал, это всё. Так ведь я командовал боевым кораблем, как тут без риска, спрашиваю? – Рука переполненного эмоциями лейтенанта потянулась за графинчиком, но Мешков ловко отодвинул его, подставив на то место блюдо со слоёными пирожками.
– Так я скажу, в чём тут загвоздка. Ты, брат, неверно оценил состояние тех четырёх подбитых. Точнее, подумал, что там могут отсутствовать негаторы по причине уменьшения экипажа – и обмишулился. Так что ж с того? Ей-же-ей, плата за ошибку оказалась не из великих, сам понимаешь. Нет, что я такое говорю: мы даже в прибытке.
Семаков хотел было возмутиться, но помешала половина пирожка во рту. А собеседник стремительно набирал ход в фордевинде:
– Ты ж сам долдонил о том, как нам повезло с французом – и ведь прав оказался! Тогда выходит, что действовал верно. Не надо было нам на тех оставшихся лезть. Точно, первым разом повезло, ну а потом удача развернулась на шестнадцать румбов…
Пока решалось дело с модернизацией корабля, у госпожи магистра были свои заботы.
– Марья Захаровна, снова с просьбою.
Маг жизни не смогла скрыть удивления. С её точки зрения, казак выглядел вполне здоровым.
– Я слушаю, Тихон Андропович.
– Зуб болит, спасу нет.
Мариэла выругала себя – мысленно, понятное дело, – поскольку магистру стыдно не увидеть искажение потоков даже такого небольшого масштаба.
– Надобно поглядеть распределение…
Удивительное дело: все зубы у хорунжего оказались целы. Но опять случилась трудность с переводом на русский:
– Тут… такое воспаление мягкой ткани в зубе… работа не из больших, но условия будут. До завтрашнего утра лучше вообще ничего не есть, только пить. И сверх того: чтобы никто из этих… сами знаете… к вам не подходил. И домой идти с осторожностью, чтоб опять же никого не повстречать.
– Возможное дело. Малость поголодаю, а ночевать буду в доме, где таких-этаких нету, проверял.
Казак сказал правду: вдовушка, у которой он пользовался жильём, не была негатором. Пистолет показал это безошибочно.
– А завтра в то же время ко мне на осмотр.
– Беспременно буду.
– Хорошо, тогда начнём. Дай-ка глянуть на зубы… ага… подновлю-ка я…
Через пять минут боль начисто исчезла, а ещё через двадцать молодая женщина с торжествующей улыбкой предложила:
– Теперь глянь в зеркало, Тихон Андропович.
Неболтай чуть наигранно возмутился:
