– Владимир Николаевич, вижу кое-какие недочёты.
– Слушаю внимательно, Михаил Григорьевич.
– В трюме темно. Ну как кто из матросиков попадёт штаниной в колесо – ведь так и ногу сломать может, ей же. Освещение нужно, пусть даже слабосильное. Хорошо бы два фонарика. Или две лампы.
– Лампы? Я против; если борт пробьёт, то масло может разлиться, а пожара нам тут не надобно. Купим фонарики у наших друзей. Что ещё?
– Я подумал… – Тут Мешков понизил голос до шёпота. Слышно было лишь нечто вроде: – Спросить у Тифора…
– …Даже не знаю, где взять…
– …Во флотских мастерских должен быть…
– …Много ведь не надо… послать кого из унтеров…
Семаков вновь повысил голос:
– Тифор Ахмедович, ваше мнение потребно.
Подошедший магистр выслушал вопрос, заданный всё тем же приглушенным голосом, и понимающе кивнул:
– Никто такого не пробовал, но теория не запрещает. В самом крайнем случае смоем.
– Ну да… Кроев!
– Я!
Последовал короткий, столь же негромкий и потому невнятный диалог:
– Нам нужно раздобыть… во флотских мастерских поискать…
– Ваше благородие, а зачем… у меня запасец…
– Какого цвета?
– Это ваш-бродь, проверять надобно…
– …Кисть малая найдётся? Тащи всё, что имеется!
Не прошло и пяти минут, как пластинка управления оказалась покрыта слоем прозрачного тёмно-жёлтого лака. Теперь её трудно было принять за серебро.
– Тифор Ахмедович, что скажете?
– Ваше благородие, нельзя трогать, лак просохнуть должен, – встрял боцман.
– И не собираюсь, сударь… – И рыжий загадочно пошевелил пальцами рядом с остро пахнущей пластинкой. – Ага… как я и говорил: нормально проходят потоки. Пусть сохнет.
Российские офицеры удовлетворённо переглянулись: уж теперь-то никто не примет эту деталь за серебряную.
– Да, вот ещё: Михаил Григорьевич, наш мичманец ведь не в полной мере знает о негации. Ты уж его просвети. Ему ведь в случае чего тебя заменять.
Лекция состоялась в тот же день.
Вечером послали письмо-просьбу с заказом четырёх фонариков для освещения трюма.
А ещё через день гранатомёт повысил боеготовность: установили полукруглый щит из железного листа толщиной в три четверти дюйма, который мог в какой-то степени прикрыть прислугу от осколков.
В качестве очередной посылки из портала вылезли детали второго гранатомёта, гранаты к нему, а также фонарики. Гранаты были двух видов: хорошо знакомые двадцатипятифунтовые (триста штук) и полтора десятка новых, весящих, по словам изготовителей, пятьдесят пять маэрских фунтов. Отдельным пакетом прибыла инструкция к новому гранатомёту. В последнюю очередь пришли личные письма иноземцам. Командору Малаху целых два.
Все адресаты разошлись по своим углам. По прочтении лейтенант обвёл глазами товарищей и произнёс:
– В этом письме есть нечто, что касается нас всех, кроме Таррота. Тифор, собери команду в гостиной.
Пока люди рассаживались вокруг стола, Малах про себя отметил: они не встревожились, но отчётливо подобрались.
– Значит так, ребята. Я получил письмо от Сарата, и вот что в нём говорится…
Глава 19
Жандармский штаб-ротмистр Переверзев, служивший в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии – а это учреждение, помимо всего прочего, контролировало иностранцев, – пребывал в нерешительности и даже в смущении. Сам себя он полагал вполне опытным в жандармских делах и даже чересчур опытным для такого небольшого чина. Но иностранцы, взятые на заметку его людьми, решительно выбивались из всех канонов и стереотипов.
То, что они говорили по-русски, не было таким уж необычным. А коль на то пошло, скорее, это было ещё одной причиной для внимания.
Странности были другого рода. Начать хотя бы с происхождения: оно было тёмным. Их акцент не походил ни на один иностранный. Правда, среди них имелся немец (если верить имени Риммер Карлович), но и у того произношение совершенно не соответствовало тому, что жандарм слыхивал у природных немцев, выучивших русский язык.
И уж ни в какие ворота не лезло присутствие в этой группе молодой женщины с медицинским образованием. Из надёжных источников стало известно: сам Пирогов признал выдающиеся умения и таланты этой дамы.
То, что эти иностранцы – не шпионы, было практически ясно. Они не задавали подозрительных вопросов и не встречались с подозрительными людьми. Больше того, оказывали услуги флотским. Они помогли построить небольшой корабль, названный «Морским драконом» и попавший под командование лейтенанта Семакова. И это судёнышко взяло на абордаж французский пароходофрегат. Из всех флотских источников слышалось одно и то же: «Огромное везение». Допустим, но ни один шпион не позволит себе содействовать захвату корабля своей или союзной державы. Никакая тайная операция не стоит столь дорогостоящего прикрытия.
Прикрытие… Оно-то у этих иностранцев было, и ещё какое! Острено, адъютант самого Нахимова, пребывал в совершеннейшем восторге от «Морского дракона». Адмирал с очевидностью благоволил лейтенанту Семакову. Пирогов, если верить сплетникам, чуть ли не набивался этой иностранке в ученики. Правда, та, по слухам, отказала. И в довершение всего – медицинская практика этой девицы-медика среди местных дам. Кому-то она новые зубы вставила, да так, что от своих не отличить, другой оспины на лице вывела; да кашель, да мигрень, да мало ли чего ещё. Результат налицо: попробуй эту особу тронь, так разобиженный женский гарнизон Севастополя живьём съест и косточки выплюнет. Может, и костей не останется.
Жандармский офицер вздохнул. В другой ситуации он постарался бы сам поговорить с этими иностранцами – хорошо построенная беседа стоит неумелого допроса. Но с такими покровителями… Ну нет, не надо искать бомб на карьеру. Что ж, придётся и дальше наблюдать.
То дополнительное письмо, которое получил командор Малах, заключало в себе требование (не просьбу!) всесторонне оценить не только новую модель гранатомёта, но и особенности тактики его применения против негаторов. А это значило, что в боевой поход предстояло пойти Тифору как магу-универсалу, Риммеру как моряку и Малаху как офицеру. Но до боевого похода предстояли учебные стрельбы. А до них – сборка носового гранатомёта. Комендором при нём назначили Патрушева, а Максимушкин остался при своих. Логика
